тонкихъ мундирахъ съ коваными эполетами не разъ появлялись въ нашей гостиной, причемъ однажды тотъ же о. Сергій назвалъ ихъ въ глаза украшеніемъ юношества.
Домъ Зыбиныхъ, во время пребыванія юнкеровъ въ отпускахъ, представлялъ постоянное оживленіе. Со всѣхъ сторонъ съѣзжались ихъ родственники съ молодыми женами и дочерьми.
Говоря о домѣ Зыбиныхъ, нельзя не упомянуть двухъ ближайшихъ родственниковъ Александры Николаевны: добродушнаго и вѣчно хихикающаго роднаго ея брата Ник. Ник. Голостьянова и двоюродную ихъ сестру Анну Сергѣевну. Оба они были музыканты; Ник. Ник. игралъ на всѣхъ инструментахъ: на фортопьяно, скрипкѣ, флейтѣ, гитарѣ и кларнетѣ; а Анна Сергѣевна, кромѣ того что играла на фортопьянахъ, весьма пріятнымъ голосомъ пѣла романсы. Когда она по просьбѣ моей садилась пѣть, я съ восторгомъ слушалъ ее, заглядываясь на ея гладко причесанную миловидную головку и стараясь не глядѣть на безобразный горбъ, портившій небольшую ея фигурку.
Въ воскресенье и праздники можно было разсматривать въ церкви всевозможныя прически и красивыя платья пріѣзжихъ дамъ. А послѣ обѣда небольшія фортопьяны переносились изъ гостиной въ залу, и подъ танцы, наигрываемые Анной Сергѣевной съ аккомпаниментомъ скрипки Николая Николаевича, начинались безконечные вальсы, кадрили и котильоны. Помню, какъ вальсировала моя мать, приглашенная однажды вечеромъ Николаемъ Зыбинымъ.
Зимою во время святокъ веселье у Зыбиныхъ достигало своей вершины. Помню, какъ однажды красавцу мальчику лѣтъ 18-ти, Голостьянову, еще безбородому, выводили на антресоляхъ усы помадой съ сажею.
Въ новомъ съ иголочки синемъ армякѣ брюнетъ съ черными выразительными глазами и наведенными усами былъ дѣйствительно прелестнымъ кучеромъ.
Одинъ изъ гостей, молодой и ловкій блондинъ Даниловъ, привезъ съ собою крѣпостныхъ плясуновъ, для которыхъ выписывалъ особенные сапоги изъ Москвы, такъ какъ говорили, что у обыкновенныхъ сапогъ на тонкихъ подошвахъ
