сильно раздушенною, а дядю въ его кабинетѣ читающимъ Journal des Debats.
Когда тетушка пускалась въ какія либо обьясненія, она говорила весьма стремительно и неудержимо, причемъ не переставала заявлять, что всѣ дѣла по имѣніямъ и долгамъ ведетъ она, такъ какъ „Фанъ Фидичъ“; ничего не хочетъ дѣлать. Въ потокѣ ея рѣчей сторонній человѣкъ слышалъ только непрестанные взрывы „Фанъ Фидичъ”, „Фанъ Фидичъ“, какъ она называла мужа. Когда она съ этимъ обращалась къ моему отцу, то я удивлялся, какъ не замѣчаетъ она ироніи, съ которою онъ смотрѣлъ на нее своими голубыми глазами. Но затѣмъ на единѣ съ нами отецъ не забывалъ сказать: „братъ — колпакъ“.
Однажды по приказанію отца я поѣхалъ одинъ на „Добрую Воду“. Въ гостиной на диванѣ рядомъ съ дядею засталъ пожилаго мужика въ худыхъ лаптяхъ и порванномъ кафтанѣ.
— А, mon cher! воскликнулъ дядюшка, пряча отъ меня за спину руку, и подставляя на поцѣлуй жидкую бакенбарду: это у насъ Андрей; онъ иногда по праздникамъ заходитъ къ намъ съ деревни.
Въ тѣ времена посѣщенія подобныхъ Божіихъ людей были не рѣдкость. Бывали въ то время посѣтители и другаго не менѣе жалкаго рода. Не надо забывать, что это было какихъ либо двадцать пять лѣтъ спустя послѣ нашествія Наполеона. Помню, какъ не разъ на дворѣ усадьбы останавливались двѣ или три рогожныя кибитки, запряженныя въ одиночку, и Павелъ буфетчикъ, подавая сложенныя бумаги, заикаясь докладывалъ матери: „сударыня, смоленскіе дворяне пріѣхали“.
— Проси въ столовую, былъ отвѣтъ. И минутъ черезъ десять дѣйствительно въ дверь входило нѣсколько мужчинъ, различныхъ лѣтъ и роста, въ большинствѣ случаевъ одѣтыхъ въ синіе съ мѣдными пуговицами фраки и желтые нанковые штаны и жилетки; притомъ всѣ, не исключая и дамъ, въ лаптяхъ.
— Потрудитесь, сударыня, говорилъ обыкновенно старшій, взглянуть на выданное намъ предводителемъ свидѣтельство. Усадьба наша сожжена, крестьяне разбѣжались и тоже въ конецъ разорены. Не только взяться не за что, но и приходится просить подаянія.
