обобщающаго. Возьмемъ греческое изваяніе Цирцеи, поставимъ съ ней рядомъ Капитолійскую Венеру, затѣмъ взглянемъ на красавицу-китаянку, съ косыми глазами и до смѣшного изуродованными ногами; дополнимъ эту группу готтентоткой, которая въ насъ вызываетъ чувство отвращенія, и мы увидимъ, какая громадная разница лежитъ между взглядами на красоту со стороны бѣлой, желтой и черной расъ; здѣсь мы видимъ яркій примѣръ того, насколько относительны могутъ быть понятія о красотѣ, по крайней мѣрѣ, или, вѣрнѣе, даже на нашей маленькой землѣ. И такую относительность мы встрѣчаемъ всюду, гдѣ возникаетъ вопросъ о вкусѣ. Вожди племенъ американскихъ индѣйцевъ для красоты татуируютъ себѣ кожу, украшаютъ себя перьями и раковинами, продѣваютъ кольца сквозь ноздри, обрѣзаютъ уши, и т. д. Туземцы Таити сплющиваютъ себѣ носы и красятъ волосы въ красный цвѣтъ. Живущіе въ бразильскихъ лѣсахъ Ботокуды требуютъ отъ красивой дѣвушки, чтобы она выломала себѣ передніе верхніе зубы, что на нашъ взглядъ дѣлаетъ безобразной. Не меньше особенностей можно встрѣтить и среди негровъ, живущихъ на верховьяхъ Нила: тамъ женщина, желающая быть красивой должна обладать такой полнотой тѣла, чтобы она могла передвигаться лишь ползкомъ, при помощи рукъ и ногъ. Многія индійскія племена вытягиваютъ свои губы придаютъ имъ форму птичьяго клюва, а сквозь нижнюю губу продѣваютъ деревянныя палочки. Обитатели острова Цейлона чернятъ себѣ зубы и жуютъ для этого особое растеніе тембуль; бѣлые зубы внушаютъ имъ отвращеніе. То же самое относится къ жителямъ острова Явы, которые не желаютъ, чтобы у нихъ „зубы были бѣлы, какъ у собакъи и т. д., и т. д. Не хватитъ никакого мѣста для перечисленія всѣхъ капризовъ вкуса, которые въ разное время и у разныхъ народовъ опредѣляли модную красоту.
Мы сейчасъ примѣнили выраженіе, которое опредѣляетъ измѣнчивость взглядовъ на красоту. Дѣйствительно, трудно себѣ представить что-либо менѣе постоянное чѣмъ мода, что-либо, подверженное столькимъ случайностямъ, столькимъ измѣненіямъ. И если намъ замѣтятъ, что въ приведенныхъ примѣрахъ слѣдуетъ видѣть признаки возникающаго, еще не сформировавшагося вкуса, съ колебаніями котораго нельзя считаться, такъ какъ онъ проявляется у народовъ, находящихся еще на сравнительно низкой ступени развитія, то мы обратимся къ нашимъ собственнымъ взглядамъ на красоту, къ взглядамъ, которые опредѣляются каждый годъ особой модой, и мы снова спросимъ, можно ли себѣ представить что-либо на свѣтѣ, что было бы непостояннѣе, измѣнчивѣе моды? Можно повторить слова Паскаля: „то, что считается истиной по одну сторону Пиреней, считается заблужденіемъ по другую ихъ сторону. Что десять лѣтъ тому назадъ увлекало и воодушевляло цѣлые народы, то теперь считается смѣшнымъ, но со временемъ то же самое вернется и снова станетъ на прежней высотѣ. То, чѣмъ восхищаются нѣмцы, французы часто находятъ отвратительнымъ, и наоборотъ. Формы, цвѣтъ, характеръ, все мѣняется вмѣстѣ съ географическими широтами“.
Разумѣется, что примѣры прекраснаго не слѣдуетъ брать отъ низшихъ или древнихъ человѣческихъ расъ, но еще менѣе можно согласиться съ Руссо, который рекомендуетъ искать основную идею прекраснаго въ дикомъ состояніи народовъ; напротивъ того, мы должны признать, что народы начинаютъ дѣйствительно понимать прекрасное лишь по мѣрѣ того, какъ они идутъ впередъ по пути культуры, по пути духовнаго развитія, и что прекрасное, признаваемое таковымъ нами, народомъ сравнительно культурнымъ, болѣе заслуживаетъ этого названія, чѣмъ то, что называютъ прекраснымъ дикія африканскія племена. Но именно эта зависимость пониманія красоты отъ степени духовнаго развитія показываетъ относительность самаго понятія о красотѣ, такъ какъ такое понятіе, принятое въ данную минуту какъ бы по общему соглашенію, постоянно можетъ измѣняться, совершенствоваться, и въ дѣйствительности совершенствуется по мѣрѣ того, какъ измѣняются наши идеалы; мы тѣмъ болѣе должны признать относительность понятія о красотѣ, что мы никоимъ образомъ не можемъ считать современныя наши понятія окончательно установившимися, такъ какъ это значило бы остановиться, прекратить естественный ходъ общаго развитія, отказаться отъ мысли о дальнѣйшемъ совершенствованіи, такъ какъ вмѣстѣ съ послѣднимъ, несомнѣнно, должно измѣняться и наше понятіе о красотѣ.
Сейчасъ мы увидимъ, что всѣ наши сужденія о физической красотѣ могутъ приближаться къ истинѣ лишь постольку, поскольку мы сами приближаемся къ понятію о духовной красотѣ; что физическая красота обладаетъ лишь тѣми отличительными абсолютными признаками, которые она взяла у красоты духовной. Но прежде чѣмъ перейти къ этому вопросу, мы разсмотримъ одинъ примѣръ, находящійся въ непосредственной связи съ нашей темой, и на немъ постараемся показать, насколько относительна эта физическая красота по самому своему существу.
