совершенство уже итти не можетъ; напротивъ, все говорить о томъ, что совершенство идетъ значительно дальше насъ. Всѣ отвѣты, которые мы можемъ дать на вопросы, касающіеся нашей физической природы, согласно свидѣтельствуютъ о томъ, что красота земли не есть въ то же время красота всѣхъ міровъ. Каждый міръ имѣетъ своего, приспособленнаго къ даннымъ условіямъ жизни Аполлона и свою Венеру, но красоту этихъ существъ мы бы не поняли, какъ обитатели другихъ міровъ не поняли бы красоту нашихъ.
Такимъ образомъ физическая красота относительна по самому своему существу. Но этимъ еще не сказано, что она вообще не существуетъ; между несуществованіемъ и существованіемъ относительнымъ лежитъ большая пропасть; мы хотимъ только сказать, что мы не должны останавливаться на этой красотѣ такъ, какъ мы должны были бы остановиться на красотѣ абсолютной. Отъ относительной красоты до красоты абсолютной есть безчисленное множество ступеней и между ними обѣими существуетъ такая же разница, какая существуетъ между конечнымъ и безконечнымъ.
Абсолютная красота есть красота духовная, красота знанія, красота воли, какъ бы ее ни называли; она находится въ нашемъ сознаніи въ самомъ источникѣ идеи, представленія о красотѣ, какъ идеалъ, къ которому болѣе или менѣе приближаются тѣ конечные виды красоты, которые мы воспринимаемъ при помощи нашихъ чувствъ. Этотъ идеалъ представляетъ собою масштабъ и направляющее начало всѣхъ нашихъ сужденій объ отдѣльныхъ видахъ красоты; и, если мы предполагаемъ существованіе среди этихъ видовъ различныхъ градацій, то это зависитъ отъ того, что мы совершенно безсознательно проводимъ параллель между видимымъ нами образцомъ красоты и нашимъ идеаломъ и составляемъ себѣ окончательное сужденіе въ зависимости отъ результата этого сравненія.
Этотъ неопровержимый принципъ духовной красоты представляетъ собою нѣчто абсолютное и прочно укоренился въ нашемъ сознаніи. Въ силу нашего подчиненнаго положенія въ природѣ, онъ рисуется намъ болѣе или менѣе смутно, бо̀льшая или меньшая степень нашего нравственнаго развитія также вліяетъ на ясность его пониманія, но, во всякомъ случаѣ, онъ руководить нами при нашихъ сужденіяхъ даже если мы стараемся уклониться отъ его вліянія, при чемъ это вліяніе распространяется не только на сужденія о нашихъ собственныхъ идеяхъ, но и объ идеяхъ другихъ людей. Если намъ приходится судить о какомъ-нибудь нравственномъ явленіи и, съ силу внутренняго чувства, мы находимъ это явленіе прекраснымъ, то мы останемся при этомъ мнѣніи даже въ томъ случаѣ, если взгляды другихъ людей будутъ этому противорѣчить.
Для ясности приведемъ нѣсколько примѣровъ изъ нравственной области, какъ мы это сдѣлали съ областью физической.
Вспомнимъ о геройскомъ поступкѣ швейцарскаго гражданина Арнольда фонъ-Винкельридъ. Когда австрійскія войска Леопольда желѣзнымъ кольцомъ надвигались на швейцарцевъ, и оба войска уже стояли другъ противъ друга, Винкельридъ вышелъ впередъ и со словами: „Товарищи, я вамъ проложу дорогу!“ бросился къ врагамъ, захватилъ нѣсколько обращенныхъ на него непріятельскихъ копій и воткнулъ ихъ себѣ въ грудь. Швейцарцы воспользовались образовавшейся въ непріятельскихъ рядахъ брешью и одержали побѣду, а имя Винкельрида, героя, добровольно пожертвовавшаго жизнью за спасеніе своего отечества, неизгладимо занесено въ исторію Швейцаріи. Вспомнимъ о знаменитомъ Викентіи Поль, который отдалъ все свое богатство и даже жизнь бѣднымъ и больнымъ, укажемъ просто на всѣхъ людей вообще, которые, подчиняясь чувству жалости и состраданія, въ различныя времена и у различныхъ народовъ посвящали свою жизнь великимъ дѣламъ милосердія. Напомнимъ о Сократѣ, который опорожнилъ стаканъ съ ядомъ, хотя ему представлялась возможность спасти свою жизнь, который умеръ, не желая отречься отъ истины, желая остаться ей вѣрнымъ, даже послѣ смерти, — той истинѣ, которую не слѣдуетъ отрицать ни въ какомъ случаѣ, къ которой непримѣнимо іезуитское правило, что „цѣль оправдываетъ средства“; это та истина, которая должна намъ всю жизнь сіять путеводной звѣздой.
Такіе поступки мы называемъ прекрасными по самому ихъ существу. Это сужденіе мы выносимъ на основаніи сознаннаго нами принципа идеала, и если бы кто-нибудь намъ сказалъ, что его эти поступки совершенно не трогаютъ, то мы подумали бы, что онъ притворяется, или что онъ страдаетъ извращеніемъ нравственнаго чувства. Наше сужденіе здѣсь вызывается тѣмъ, что эти поступки носятъ отпечатокъ красоты, которая приближается къ нашему представленію о красотѣ абсолютной. Такимъ образомъ мы судимъ относительно всѣхъ видовъ красоты, приближающихся къ абсолютной духовной красотѣ.
Красота физическая, воспринимаемая нашими чувствами, представляетъ собою относительное понятіемъ то время какъ
