нервомъ всей дѣятельности гуманистовъ, съ неустаннымъ одушевленіемъ внушавшихъ и надолго усвоившихъ ее міру. Это мысль о посмертной славѣ. Церковь обѣщаетъ вѣрующему, исполняющему ея заповѣди, награду въ будущей жизни. Желаніе искать награды за земную дѣятельность въ славѣ среди современниковъ и потомства заимствовано изъ жизни древнихъ и далеко ужь не христіанскій принципъ.
Весьма естественно, что это стремленіе къ славѣ переходило отъ поэтовъ къ поэту, что имена, прославляемыя уже болѣе тысячи лѣтъ, воспламеняли сердце поэта. Въ особенности же прославлялось имя Мантуанца, которое не забудется, доколѣ есть только въ мірѣ движеніе[1]. Въ кругу добродѣтельныхъ язычниковъ поэты составляютъ особую группу, вслѣдствіе той почетной славы, которой они пользуются еще на землѣ; во главѣ ея стоитъ Гомеръ, а затѣмъ Горацій, Овидій и Луканъ. Они привѣтствуютъ Данта и принимаютъ его въ свои ряды[2]. Въ бездѣльи и въ роскоши, такъ поучаетъ Виргилій своего спутника, нѣтъ славы, а безъ нея жизнь улетучивается какъ дымъ[3]. Не въ характерѣ Данта заискивать себѣ хвалы съ помощью маленькихъ тщеславныхъ уловокъ и украдкой смотрѣть на лавровый вѣнокъ. Онъ открыто требуетъ его въ полномъ сознаніи своей силы и своихъ достоинствъ, и, такъ какъ такое желаніе не можетъ быть выражено въ христіанской молитвѣ, онъ проситъ Аполлона дать ему достаточно силъ на то, чтобы добиться желанныхъ лавровъ[4]. Не стыдясь, заставляетъ онъ Брунетто Латини предсказать себѣ, что онъ нѣкогда достигнетъ пристани славы, что во Флоренціи какъ бѣлые, такъ и черные будутъ съ одинаковой гордостью называть его своимъ[5]. Онъ какъ поэтъ чувствуетъ въ себѣ силу, «съ которой человѣкъ достигаетъ вѣчности», съ помощью которой послѣ этой жизни онъ завоевываетъ себѣ другую въ посмертной славѣ[6]. Дантъ идетъ даже еще далѣе, развивая свою теорію славы, в въ этомъ впослѣдствіи гуманисты съ восторгомъ примкнули къ нему: поэтъ, по его словамъ, можетъ сдѣлать безсмертными также и другихъ, упоминая объ нихъ въ своихъ
- ↑ Inferno c. II.: Di cui la fema ancor nel mondo dura,// Edurerà quanto 'l moto lontana.
- ↑ Inf. c. IV. Сюда же должно отнести слова Стація (Purg. c. XXI.).
- ↑ Inf. c. XXIV.
- ↑ Parad. c. I.
- ↑ Inf. c. XV.
- ↑ Parad. c. IX.: Vidi se far si dee l'uomo exceliente, // Si eh' altra vita la prima relinqua.
нервом всей деятельности гуманистов, с неустанным одушевлением внушавших и надолго усвоивших ее миру. Это мысль о посмертной славе. Церковь обещает верующему, исполняющему её заповеди, награду в будущей жизни. Желание искать награды за земную деятельность в славе среди современников и потомства заимствовано из жизни древних и далеко уж не христианский принцип.
Весьма естественно, что это стремление к славе переходило от поэтов к поэту, что имена, прославляемые уже более тысячи лет, воспламеняли сердце поэта. В особенности же прославлялось имя Мантуанца, которое не забудется, доколе есть только в мире движение[1]. В кругу добродетельных язычников поэты составляют особую группу, вследствие той почетной славы, которой они пользуются еще на земле; во главе её стоит Гомер, а затем Гораций, Овидий и Лукан. Они приветствуют Данта и принимают его в свои ряды[2]. В безделье и в роскоши, так поучает Виргилий своего спутника, нет славы, а без неё жизнь улетучивается как дым[3]. Не в характере Данта заискивать себе хвалы с помощью маленьких тщеславных уловок и украдкой смотреть на лавровый венок. Он открыто требует его в полном сознании своей силы и своих достоинств, и, так как такое желание не может быть выражено в христианской молитве, он просит Аполлона дать ему достаточно сил на то, чтобы добиться желанных лавров[4]. Не стыдясь, заставляет он Брунетто Латини предсказать себе, что он некогда достигнет пристани славы, что во Флоренции как белые, так и черные будут с одинаковой гордостью называть его своим[5]. Он как поэт чувствует в себе силу, «с которой человек достигает вечности», с помощью которой после этой жизни он завоевывает себе другую в посмертной славе[6]. Дант идет даже еще далее, развивая свою теорию славы, в в этом впоследствии гуманисты с восторгом примкнули к нему: поэт, по его словам, может сделать бессмертными также и других, упоминая об них в своих
