одного из жирных судей Домье: „Вы были голодны? Но это не довод, — я тоже каждый день голоден, и все-таки ведь не ворую“… Филантропия? Это — лицемерное прикрытие самопомощи и саморекламы за счет столовок для бедняков, это — пьяные оргии общества „Ревнителей трезвости“, это — издевательство „гуманных“ тюремщиков, милостиво посещающих арестантов (серия „Филантропы дня“)… И, наконец, „быт семейный“? Это — неряшливость, распоясанность, адюльтер, это — мужья под башмаком, а жены — синие чулки, это — заброшенные дети, это — женская эмансипация ради курения опиума, ради артистической мании или мании развода.
Как раз в последнем отношении надо, впрочем, сказать, что как ни смеялся Домье над „синими чулками“ и „учеными женщинами“, продолжая традицию Мольера, но в этом смехе было не только объективно верное отображение распада семьи, вызванного революцией, но и некоторый сочувственный интерес к женщине, которая все же скорей обнаруживает у Домье какие-то человеческие порывы, нежели мужчина, всегда погрязший в своих делишках, в своем халате и туфлях. Во всяком случае, Домье с бо́льшей наблюдательностью отразил эпоху
