металлургией; он первый возлюбил чудовища индустриализма: громады заводов и шахт, дымные вокзалы и поезда, ажурные мосты и верфи. Он первый ощутил своеобразный пафос современного крупно-городского пейзажа. Брэнгвин — пейзажист торжествующего урбанизма, почти его апологет. Капиталистическая цивилизация захватывает его лихорадочно-деловитым темпом своего строительства, вдохновляет его величием своей „колоссальности“, своим архитектурным размахом.
Показывает Брэнгвин и тех, кто строит эту цивилизацию, кто возводит эти колоссы архитектуры — людей труда, пролетариат. Этот пролетариат фигурирует у Брэнгвина то в виде людской массы, суетящейся и копошащейся у подножья гигантских судов, мостов и шахт, то в виде отдельных работающих фигур, полуобнаженные тела которых светятся на темном фоне той или иной трудовой обстановки. Брэнгвин заставляет дефилировать перед нами все отрасли труда — бурлаков, носильщиков, каменщиков, пильщиков, шахтеров — каждую со своим собственным трудовым жестом и ритмом. В этом отношении Брэнгвин столь же наблюдателен к телодвижениям труда, как и бельгийский скульптор, Константин Менье. Но недаром во всей этой брэнгвиновской черно-коричневой поэзии дыма, копоти и тумана, как и в самой его рембрандтовски-контрастной манере, есть какая-то мрачность. Рабочий люд Брэнгвина — это пролетариат еще на самой первой ступени развития; мощный физически, он — еще лишь послушный раб этой капиталистической цивилизации, лишь винтик в ее машине, лишь неотъемлемая часть ее „индустриального пейзажа“. Пролетарии Брэнгвина почти всегда — с согбенными спинами (его излюбленный мотив) или в усталой подавленности. Брэнгвину, как типичному британцу, еще не приходила в голову мысль, что эти рабочие спины могут выпрямиться во внезапном порыве, нарушив весь заведенный ход этой капиталистической машины. Творчество Брэнгвина — вчерашний день английского пролетариата, еще не знавшего всеобщей забастовки и забастовки горняков.
Если в искусстве Брэнгвина мы видим в сущности социально-бытовой пейзаж, то у другого представителя старшего художественного поколения — Стейнлена (1859—1923) „социальный жанр“, как таковой, уже эмансипируется от пейзажа. Человек, народ, пролетариат — вот что находится в центре внимания Стейнлена. Обозревая искусство Стейнлена, жившего в классической стране измен (вспомним
