25 И тутъ же саламандра, ядъ свой скрывъ,
Съ безпечностью глядитъ въ глаза Горгоны;
Летучей мыши бѣшеный порывъ
Описываетъ въ воздухѣ уклоны,
Для свѣта мракъ пещеры позабывъ,
30 Она какъ бы презрѣла всѣ препоны,
Кружитъ въ лучахъ чудовищныхъ огней,
И свѣтъ полночный всякой тьмы страшнѣй.
Очарованье ужаса и пытки;
Отъ змѣй исходитъ блескъ, онъ мѣдно—рдянъ,
35 Они горятъ въ чудовищномъ избыткѣ,
И въ воздухѣ отъ нихъ дрожитъ туманъ;
Какъ въ зеркалѣ, какъ пѣснь въ единомъ свиткѣ,
Свѣтъ красоты и ужаса здѣсь данъ—
Ликъ женщины, съ змѣиными кудрями,
40 Что въ смерти видитъ небо, надъ скалами.
25 И тут же саламандра, яд свой скрыв,
С беспечностью глядит в глаза Горгоны;
Летучей мыши бешеный порыв
Описывает в воздухе уклоны,
Для света мрак пещеры позабыв,
30 Она как бы презрела все препоны,
Кружит в лучах чудовищных огней,
И свет полночный всякой тьмы страшней.
Очарованье ужаса и пытки;
От змей исходит блеск, он медно—рдян,
35 Они горят в чудовищном избытке,
И в воздухе от них дрожит туман;
Как в зеркале, как песнь в едином свитке,
Свет красоты и ужаса здесь дан —
Лик женщины, с змеиными кудрями,
40 Что в смерти видит небо, над скалами.
