Или можетъ быть это лишь сладость дремоты
Паутиной окутала чувства, и ждетъ,
Чтобъ дыханье зари нѣжно-розовой
Удалило ее, прогоняя во тьму?
Проснется-ли Іанте опять,
И наполнитъ-ли жгучею радостью
Ту вѣрную грудь,
Чей недремлющій духъ сторожитъ, наклоняясь,—
40 Не увидитъ-ли снова въ улыбкѣ ея
Свѣтъ и жизнь и восторгъ восхищенія?
Да, Іанте, проснется опять,
Хоть блестящіе члены ея неподвижны,
И безмолвны уста,
Что, дыша краснорѣчіемъ,
Могли-бы смягчить
Ярость тигра,
Могли бы своею воздушною нѣжностью
Тронуть, какъ теплымъ лучомъ,
50 Холодное сердце воителя.
Закрыты глаза, умягченные влажной росой,
И на вѣкахъ, чья ткань
Блѣдно-тонкимъ покровомъ
Едва закрываетъ
Темно-синія сферы,
Что подъ ними лежатъ,—
На вѣкахъ прозрачныхъ,
Какъ въ родной колыбели,
Съ улыбкою Сонъ задремалъ.
60 И пряди волосъ золотыхъ затѣняютъ
Эту гордость прекрасную—
Грудь ея безупречную,
Вьются вокругъ бѣлизны ея,
Какъ побѣги густой павилики
Вьются вкругъ мрамора.
Чу! стремительный натискъ порывистыхъ звуковъ!
Точно тотъ полногласный и слитный напѣвъ,
Или может быть это лишь сладость дремоты
Паутиной окутала чувства, и ждет,
Чтоб дыханье зари нежно-розовой
Удалило ее, прогоняя во тьму?
Проснется ли Ианте опять,
И наполнит ли жгучею радостью
Ту верную грудь,
Чей недремлющий дух сторожит, наклоняясь, —
40 Не увидит ли снова в улыбке её
Свет и жизнь и восторг восхищения?
Да, Ианте, проснется опять,
Хоть блестящие члены её неподвижны,
И безмолвны уста,
Что, дыша красноречием,
Могли бы смягчить
Ярость тигра,
Могли бы своею воздушною нежностью
Тронуть, как теплым лучом,
50 Холодное сердце воителя.
Закрыты глаза, умягченные влажной росой,
И на ве́ках, чья ткань
Бледно-тонким покровом
Едва закрывает
Темно-синие сферы,
Что под ними лежат, —
На веках прозрачных,
Как в родной колыбели,
С улыбкою Сон задремал.
60 И пряди волос золотых затеняют
Эту гордость прекрасную —
Грудь её безупречную,
Вьются вокруг белизны её,
Как побеги густой павилики
Вьются вкруг мрамора.
Чу! стремительный натиск порывистых звуков!
Точно тот полногласный и слитный напев,
