то мы не видим основания, почему Nolle его произвело бы, когда утверждения воли уже нет. Не можем мы ничего сказать и о субъекте его, так как субъект мы положительно признали лишь в акте противоположном, в акте Velle, как вещи в себе для своего мира явлений.
Этика греков и этика индусов резко противоположны. Первая (за исключением, впрочем, Платона) имеет целью сделать человека способным вести счастливую жизнь, vitam beatam; цель второй, напротив — освобождение и избавление от жизни вообще, — как это прямо и выражено в первом же изречении Санкхья Карика.
Сходный с этим, но еще более жизненный по своей наглядности контраст мы получим, когда, созерцая в Флорентинской галерее прекрасный античный саркофаг, рельефы которого изображают весь ряд брачных церемоний, с первого предложения и до момента, когда факел гимена освещает брачное ложе, мы рядом с ним представим себе христианский гроб, задрапированный черным, в знак печали, и с распятием на крышке. Контраст этот в высшей степени знаменателен. Оба гроба хотят утешить в происшедшей смерти, каждый — противоположным путем, и оба правы. Один символизирует утверждение воли к жизни, для которого жизнь обеспечена на все времена, как бы быстро ни сменялись отдельные образы. Другой символами страдания и смерти выражает отрицание воли к жизни и освобождение от мира, где царят смерть и дьявол. — Между духом греко-римского язычества и духом христианства — существенная противоположность: это — противоположность между утверждением и отрицанием воли к жизни, почему в конце концов правда — на стороне христианства.
Ко всем этикам европейской философии моя находится в том же самом отношении, в каком Новый завет, с церковной точки зрения, находится к Ветхому. Ветхий завет ставит человека под власть закона, который, однако, не приводит его к избавлению от зла. Новый завет, напротив, объявляет закон недостаточным, даже отменяет его (напр., Римл. 7, Гал. 2 и 3). Вместо того он возвещает царство благодати, к которому ведут вера, любовь к ближнему и полное отречение от себя самого; это и есть, по Новому завету, путь к избавлению от зла и от мира. Ибо, вопреки всем протестантско-рационалистическим извращениям, аскетический дух, бесспорно, — душа Нового завета. Но дух этот именно и есть отрицание воли к жизни, и переход от Ветхого завета к Новому, от господства закона к господству веры, от оправдания делами к избавлению через Искупи-
