Гнев тотчас же создает некий призрак, возникающий из чудовищного преувеличения и искажения причины гнева. Этот призрак повышает затем гнев, и сам в свою очередь раздувается этим повышенным гневом. Таким образом все возрастает влияние их друг на друга, пока не наступит furor brevis.
Чтобы избегнуть этого, вспыльчивые люди должны стараться овладеть собою при первом же приступе гнева и выбросить на время из головы раздосадовавшее их дело: когда они обратятся к нему через час, оно покажется им уже далеко не столь досадным, а может быть и совсем неважным.
Ненависть — дело сердца; презрение — головы. Наше я невластно ни над ненавистью, ни над презрением: ибо сердце его неизменно и управляется мотивами, а голова его судит на основании неизменных правил и объективных данных. Я — простое соединение этого сердца и этой головы, ζευγμα.
Ненависть и презрение находятся в решительном антагонизме и исключают друг друга. Порою ненависть не имеет даже иного источника, кроме уважения, которое вынуждают у нас чужие превосходства. С другой стороны, было бы слишком — ненавидеть всех жалких негодяев: с бо́льшим удобством их можно презирать их, всех вместе и каждого порознь. Настоящее, неподдельное презрение, эта оборотная сторона настоящей, подлинной гордости, остается вполне скрытой и ни в чем не проявляется. Кто дает заметить свое презрение, тот уже выказывает тем самым знаки некоторого внимания, поскольку он хочет показать другому, как низко он его ценит; при этом он обнаруживает лишь ненависть, которая исключает презрение и только прикрывается им. Истинное презрение, напротив, исходит из одного лишь убеждения в негодности другого и не исключает снисхождения и пощады, посредством которых, ради собственного спокойствия и безопасности, избегают раздражать презираемое лицо; ибо вредить всякий может. Если же когда-нибудь это истинное, холодное, искреннее презрение все-таки проявится, то на него отвечают самою непримиримою ненавистью; ибо отплатить за него тою же монетою не во власти презираемого.
Всякий, приводящий нас к какому-нибудь неприятному аффекту случай, даже если он весьма незначителен, оставляет в нашем уме след, который, пока он хранится, препятствует ясному, объективному пониманию вещей и обстоятельств, даже затемняет все наши
