ность ума, что диву даешься, как это они решаются еще выходить с такой физиономией и не предпочтут лучше носить маску. Мало того, есть лица, при одном взгляде на которые вы чувствуете себя загрязненными. Вот почему нельзя осуждать тех, кто, пользуясь своим выдающимся положением, живет столь замкнуто и в столь тесном кругу, что совершенно обеспечивает себя от тягостного ощущения „видеть новые лица“. — При метафизическом объяснении этого факта надо принять в соображение, что индивидуальность каждого, это — именно то, от чего он самым существованием своим должен быть отклонен, исправлен. Если же довольствоваться объяснением психологическим, то спросите себя, что́ за физиономий и можно ожидать от таких людей, во внутреннем мире которых, в течение долгой жизни, в высшей степени редко возникало что-либо другое, как не мелочные, низменные, жалкие мысли и пошлые, корыстные, завистливые, дурные и злые желания. Каждая из этих мыслей и каждое из этих желаний налагали, пока они длились, свой отпечаток на данное лицо; и вот все эти следы, от многократного повторения, в течение времени провели на физиономии глубокие борозды, — так сказать хорошо изъезженные колеи. Вот почему большинство людей и имеют такой вид, что при первом же взгляде на них вы пугаетесь, и лишь постепенно привыкаете к их лицу, т. е. настолько притупляетесь к производимому им впечатлению, что оно уже больше не действует на вас.
Но именно этот медленный процесс, которым образуется устойчивое выражение физиономии в силу бесчисленных мимолетных характеристических напряжений черт лица, — этот процесс является и причиной того, почему умные лица становятся такими лишь мало-помалу и даже лишь в старости достигают своего высокого выражения, — между тем как портреты таких людей, снятые в юности, показывают только первые следы этого выражения. С другой стороны, только что сказанное о первом страхе подходит к сделанному выше замечанию, что то или другое лицо только в первый раз производит свое верное и полное впечатление.
Для того чтобы воспринять последнее чисто-объективно и неискаженно, мы не должны еще находиться с данным человеком ни в каких отношениях, — даже, если можно, еще и не говорить с ним. Ведь, каждый разговор уже до некоторой степени дружественно сближает и вводит некоторое rapport, некоторое взаимное, субъективное отношение, при котором объективность впечатления сейчас же страдает. А так как, к тому же, всякий старается снискать себе уважение или дружбу, то и наблюдаемый нами человек начнет сейчас же применять всякие уже привычные ему уловки притворства, будет игрой своего лица лицемерить, льстить и так подкупит нас этим,
