пременного удовлетворения, ибо горизонт его мыслей должен быть замкнут и не может оставаться неограниченным. Между тем способность суждения, нужная, чтобы взвешивать основания и затем решать между истинным и ложным, у человека обычно отсутствует; к тому же, возложенная на него природой и ее нуждами работа не оставляет ему времени для подобного рода исследований и для образования, какое ими предполагается. Для него, стало быть, не может быть речи об убеждении, построенном на доводах: им должна руководить вера и авторитет. Даже если бы место религии заняла действительно истинная философия, то она все-таки по меньшей мере девятью десятымми человеческого рода была бы принята лишь на основании авторитета, т. е. опять-таки была бы делом веры: ибо всегда останутся справедливы слова Платона φιλοσοφον πληϑος αδυνατον ειναι. Но ведь авторитет создается исключительно временем и обстоятельствами, так что мы не можем сообщить его тому, что не имеет за собою ничего, кроме разумных оснований: мы должны, следовательно, оставить его за тем, что однажды приобрело его по ходу мировой жизни, хотя бы это была только аллегорически представленная истина. И эта последняя, опираясь на авторитет, обращается прежде всего к подлинно метафизическому задатку в человеке, т. е. к теоретической потребности, которая вытекает из настоятельно интересующей нас загадки нашего бытия и из сознания, что за физической стороной мира должно скрываться нечто метафизическое, неизменное, лежащее в основе постоянной перемены; затем она обращается к воле, к страху и надежде в непрестанной заботе живущих смертных: она создает им, поэтому, богов и демонов, к которым они могут взывать, которых они стараются умилостивить, привлечь на свою сторону; наконец, она обращается также к бесспорно имеющемуся у них моральному сознанию, давая ему подтверждение и опору извне, поддержку, без которой ему нелегко было бы устоять в борьбе с столь многочисленными искушениями. С этой именно стороны религия, при бесчисленных и великих скорбях житейских, служит неисчерпаемым источником утешения и успокоения, который не оставляет человека и при смерти, — напротив, как раз тогда и получает все свое значение. Религия, следовательно, подобна тому, кто берет и ведет за руку слепого, так как сам он видеть не может; и все дело в сущности лишь в том, чтобы слепой достиг своей цели, а не в том, чтобы он все видел.
Филалет. Эта последняя роль составляет, конечно, блестящую сторону религии. Если она fraus, то это поистине pia fraus, — этого отрицать нельзя. Но таким образом священники обращаются у нас в какое-то странное сочетание, в нечто среднее между обманщиками и моралистами. Ибо подлинной истины, как ты сам совершенно верно разъяснил, они
