изрекал им: „человек чести (или gentleman, или chevalier) всегда и нерушимо держит свое слово“.
Филалет. Без известной врожденной probitas и это не действует. Ты вообще не вправе приписывать религии того, что представляет собою следствие врожденной доброты характера, благодаря которой человека удерживает от преступления его сострадание к тому, кто будет жертвою этого преступления. Вот подлинный моральный мотив, который, как такой, не зависит ни от какой религии.
Демофел. Но даже и он редко действует у большой толпы, не облекаясь в религиозные мотивы, которые во всяком случае его усиливают. Однако и без такой естественной подкладки одни религиозные мотивы часто сами по себе предохраняют от преступлений, и это не должно удивлять нас по отношению к народу, так как, ведь, мы видим, что даже высокообразованные люди иногда находятся под влиянием не говоря уже религиозных мотивов, в основе которых все-таки всегда лежит истина, по крайней мере в аллегорической форме, но даже нелепейшего суеверия и всю свою жизнь им руководствуются, — например, ничего не предпринимая по пятницам, не садясь за стол в числе тринадцати, повинуясь случайным ominibus и т. д., — а в еще гораздо большей степени свойственно это народу. Ты можешь иметь лишь несовершенное представление о великой ограниченности грубых умов: в них царит глубокий мрак, особенно если, как это слишком часто бывает, в основе лежит дурное, несправедливое, злое сердце. И вот таких людей, составляющих массу человеческого рода, приходится направлять и сдерживать всеми возможными средствами, хотя бы с помощью, действительно, на суеверии основанных мотивов, пока они не станут восприимчивы к мотивам более правильным и достойным. О прямом же действии религии свидетельствует, например, тот факт, что очень часто, особенно в Италии, вор возвращает украденное через посредство своего духовника, — именно если последний ставит это условием отпущения грехов. Вспомни затем о присяге, при которой, ведь, религия оказывает самое решительное влияние: потому ли, что тут человек видит себя прямо поставленным в положение чисто-морального существа и к нему торжественно обращаются как к такому (так, по-видимому, понимают дело во Франции, где формула присяги состоит просто из je le jure — „клянусь“; так же точно понимается оно у квакеров, от которых вместо клятвы берут их торжественное „да“ или „нет“); или же потому, что он действительно верит в утрату своего вечного блаженства, на которую он при этом ссылается, — вера, и в этом случае являющаяся, конечно, лишь оболочкой для упомянутого чувства своего морального достоинства. Как бы то ни было, религиозные представления служат
