Она его приносит в мир, и Сын
Взирает в ужасе на торжище мирское,
На дикий хаос злобы и страстей,
На вечное безумье и волненье,
На зрелище неисцелимых мук.
Он в ужасе. Но луч покоя и доверья,
Победы гордый луч на ног почил, —
Завет незыблемый грядущего спасенья.
Я выносил его во глубине сердечной,
С тяжелой мукою, с любовью бесконечной.
Я долго не хотел являть его рожденья,
Но знаю: предо мной прекрасное творенье.
Ропщите вкруг него сколь вам угодно страстно:
Ему для жизни это вовсе не опасно.
Убить его нельзя, — скрыть может вероломство:
Наверно памятник воздвигнет мне потомство.
(„День, когда опочил Кант, был так ясен и безоблачен, как это редко бывает у нас: только маленькое, легкое облачко в зените парило в небесной лазури. Рассказывают, что какой-то солдат на мосту обратил на него внимание присутствующих и сказал: смотрите, вот душа Канта; она летит к небу“. C. F Reusch, Kant und seine Tischgenossen, S. 11).
Тебе вослед смотрел я в даль лазури;
В дали лазурной реял твой полет.
Теперь один я средь житейской бури, —
Отрады дух твоя мне книга шлет.
О, слов твоих нетленная святыня
Да льет кругом свой животворный звук!
Мне чужды все: вокруг меня пустыня,
И жизнь долга, и мир исполнен мук.
То кобольд, нам служить готовый.
В беде любой помощник наш и друг.
Он нужен каждый день, и смерти ковы
Сразили б нас, когда б исчез он вдруг.