пусть они совершенно иначе формулируют и потому критикуют тот аргумент, который опровергается там на стр. 361 сл. под заголовком „Паралогизм личности“. Ибо, глубокомысленное изложение его у Канта не только чрезвычайно тонко и трудно для понимания, но заслуживает также упрека и в том, что оно вдруг и без дальнейших оправданий предмет самосознания или, говоря языком Канта, внутреннего чувства, принимает за предмет некоторого чужого сознания и даже внешнего воззрения, — чтобы затем обсудить его по законам и аналогиям телесного мира; мало того: оно позволяет себе (стр. 363) принимать два различные времени, одно — в сознании обсуждаемого, другое — в сознании судящего субъекта, которые будто бы не совпадают. Итак, я дал бы упомянутому аргументу личности совсем иной оборот и сообразно тому выразил бы его в следующих двух положениях:
1) Относительно всякого движения вообще, какого бы рода оно ни было, можно a priori утверждать, что оно становится восприемлемым лишь через сравнение с чем-нибудь покоящимся; отсюда следует, что и течение времени, со всем в нем находящимся, не могло бы быть воспринимаемо, если бы не было чего-либо такого, что в нем не участвует и с покоем чего мы сравниваем это движение. Мы судим здесь, конечно, по аналогии с движением в пространстве: но пространство и время всегда должны пояснять одно другое; вот почему и время должны мы представить себе в виде прямой линии, для того чтобы, придав ему эту наглядную форму, конструировать его a priori. Итак, следовательно, мы не можем вообразить себе, что если бы все в нашем сознании, одновременно и вместе, двигалось в потоке времени, движение это все-таки было бы восприемлемо: нет, для этого, т. е. для того, чтобы оно было восприемлемо, нам надо предположить нечто неподвижное, мимо чего проносится время со своим содержанием. Для интуиции внешнего чувства такую роль играет материя, в качестве субстанции, пребывающей при смене акциденций, — как это показывает и Кант в доказательстве к „первой аналогии опыта“, стр. 183 первого издания. Но как раз в этом месте совершает он уже упомянутую мною невыносимую, даже его собственным учениям противоречащую ошибку, утверждая, что протекает не самое время, а лишь явления в нем. Коренную неправильность такого взгляда доказывает присущая нам всем твердая уверенность, что если бы даже все вещи на небе и на земле внезапно остановились, время все-таки неуклонно продолжало бы свой бег, — так что если бы впоследствии природа опять когда-нибудь пришла в движение, вопрос о продолжительности происшедшей паузы сам по себе допускал бы вполне точное решение. Будь иначе, вместе с часами должно было бы стоять и время или идти
