Далее, воззрение, по которому бессознательно происходящие жизненные и растительные функции имеют своей сокровенной двигательницей волю, подтверждается также и тем соображением, что даже явно-произвольное движение известного члена представляет собою только конечный результат множества предшествовавших ему изменений внутри этого члена; а ведь эти изменения так же не достигают сознания, как и упомянутые органические функции, и тем не менее, очевидно, являют собою именно то, на что̀ прежде всего действует воля, за чем движение члена идет лишь в качестве результата и что̀ все-таки остается настолько чуждо нашему сознанию, что физиологи стараются найти его путем разных гипотез — вроде той, что сухожилия и мускульные волокна сокращаются вследствие изменения в клеточной ткани мускула, которое обусловливается осаждением заключающегося в ней кровяного испарения в кровяную сыворотку, что изменение это в свою очередь происходит в силу воздействия нерва, а это воздействие, наконец, совершается волей. Следовательно, и в данном случае проникает в сознание не то изменение, которое первоначально исходит из воли, а только его отдаленный результат, — да и тот лишь через пространственную интуицию мозга, в которой он, этот результат, является нашему сознанию вместе со всем телом. Но что при этом, в указанной восходящей цепи причинности последним звеном является воля, — этого физиологи никогда не открыли бы путем своих экспериментальных исследований и гипотез; нет, об этом узнают они совершенно иначе: слово разгадки нашептывается им вне пределов их исследования, — благодаря тому счастливому обстоятельству, что сам исследователь является в данном случае и предметом исследования и оттого постигает на этот раз тайну внутреннего процесса; не будь этого, объяснение его, подобно объяснениям всякого другого феномена, должно было бы и в данном случае остановиться перед какой-то неисповедимой силой. И наоборот, если бы с каждым феноменом природы мы находились в таком же внутреннем соотношении, в каком находимся с собственным нашим организмом, то объяснение всякого феномена природы и всех свойств каждого тела в конце концов точно так же сводилось бы к некоторой проявляющейся в них воле. Различие лежит здесь не в самой вещи, а в нашем отношении к ней. Всюду, где кончается объяснение физического момента, оно наталкивается на метафизическое, и всюду, где метафизический момент доступен непосредственному познанию, он оказывается, как и в приведенном случае, волей. — Что те части организма, которые приводятся в дви-
