мы, которая исчезает, если лишить ее носящей ее материи. И то и другое однако представляет собою μεταβασις εις αλλο γενος, именно перенесение форм явления на вещь в себе. Что касается такой неразрушимости, которая не представляла бы собою простого продолжения, то мы едва-едва можем составить себе об этом одно лишь отвлеченное понятие; ибо мы лишены всякой интуиции, могущей служить ему основою.
В действительности же на постоянное возникновение новых существ и на уничтожение существующих надо смотреть, как на иллюзию, порождаемую аппаратом, состоящим из двух шлифованных стекол (мозговые функции), сквозь которые мы единственно и можем видеть что-либо: они называются пространством и временем, а во взаимном проникновении своем — причинностью. Ибо все, что̀ мы воспринимаем при таких условиях, — есть простое явление; не познаем мы вещи такими, каковы они сами по себе, т. е. независимо от нашего восприятия. Это, собственно, и есть ядро кантовской философии, о которой, о ее содержании, необходимо возможно чаще напоминать после периода продажного шарлатанства, которое своим процессом отупения изгнало из Германии философию, при благосклонном участии людей, для которых истина и ум — самые неинтересные на свете вещи, жалованье же и гонорар, наоборот, — самые важные.
В силу познавательной формы времени человек (т. е. утверждение воли к жизни на высшей ступени ее объективации) является в виде поколения все рождающихся вновь и вновь и затем умирающих людей.
То существование, которое по смерти человека не разрушается, не имеет времени и пространства своею формой; все же реальное для нас является в них, — поэтому смерть представляется нам уничтожением.
И как только можно, видя смерть какого-нибудь человека, подумать, что это вещь в себе обращается здесь в ничто? Непосредственное, интуитивное познание каждого человека свидетельствует скорее о том, что со смертью оканчивается лишь явление во времени, этой форме всех явлений, не затрагивая этим вещи в самой себе; поэтому во все времена стремились высказать эту мысль в самых различных формах и выражениях, которые однако, как сплошь заимствованные от явления, относятся, в настоящем своем значении, лишь к последнему. Каждый чувствует, что он нечто иное, чем существо, некогда созданное другим из ничего. Отсюда у человека возникает убеждение,
