их судьбе, почти всегда усматривает вокруг себя не одну участь, еще более тяжелую, чем его, а потому и не находит основания к жалобам на свою судьбу. Напротив, неблагородный эгоист, для которого вся действительность ограничивается им самим, а другие люди представляют собой лишь призраки и тени, не принимает участия в судьбе этих других, а все свое участие отдает собственной судьбе; последствием этого и бывают большая по отношению к себе чувствительность и частые жалобы.
Именно это признание себя самого в других, которое, как я часто указывал, составляет первый источник справедливости и человеколюбия, и приводит наконец к отречению от воли. Явления, в которых она обнаруживается, так несомненно находятся в состоянии страдания, что тот, кто распространяет себя самого на них все, не может этого хотеть и дальше, подобно тому как неизбежно понесет большую потерю тот, кто возьмет все билеты лотереи. Утверждение воли предполагает ограничение самосознания собственною личностью и рассчитывает на возможность получения счастливого жизненного жребия из рук случая.
Если в понимании мира мы будем исходить от вещи в себе, от воли к жизни, то ядром ее, наибольшей ее концентрацией, мы должны будем признать акт деторождения: он тогда — первое, исходный пункт; он — punctum saliens мирового яйца и самое главное. Какая, напротив, разница, если отправляться от мира-явления, мира эмпирического, мира, как представления! В последнем случае акт этот представляется уже чем-то совершенно единичным и особенным, имеющим лишь второстепенную важность; он тогда — не более как скрытая подробность, которая лишь тайком прокрадывается в жизнь, парадоксальная аномалия, которая часто дает повод к смеху. Однако не хотел ли за всем этим дьявол скрыть свое участие в деле? Ибо мир — его царство, а сожитие — его приманка. Не замечено разве, как illico post coitum cachinnus auditur Diaboli (после акта совокупления тотчас же раздается насмешливый хохот дьявола)? И это, говоря уже серьезно, происходит от того, что половое вожделение, в особенности когда оно обращено на определенную женщину и таким образом концентрируется во влюбленности, представляет собою самую квинтэссенцию всей лживости этого великолепного мира; ибо, обещая так несказанно, бесконечно и беспредельно много, оно затем так позорно мало дает.
Участие женщины в деторождении в известном смысле свободнее от вины, чем участие мужчины. Мужчина дает будущему дитяти волю, которая есть первый грех и, следовательно, источник всякого зла,
