цель уже достигнута. Притом, вполне бесстрастно, без желаний и физического влечения, с хладнокровной обдуманностью и преднамеренностью произвести на свет человека только затем, чтобы он был, — это было бы деянием, в моральном смысле очень сомнительным, которое взять на себя, вероятно, решились бы немногие, — деянием, о котором, пожалуй, можно бы сказать, что оно так же относится к деторождению из простой сексуальной потребности, как хладнокровно обдуманное убийство — к убийству в пылу гнева.
Как раз обратно этому то действительное основание, в силу которого можно осуждать всякое противоестественное половое удовлетворение; ибо этим путем влечению делается уступка, т. е. воля к жизни утверждается, продолжение же рода, которое одно поддерживает возможность отрицания воли, отпадает. Отсюда и понятно, что только с наступлением христианства с его аскетической тенденцией педерастия стала считаться тяжким грехом.
Монастырь, это — совместное поселение людей, которые дали обет бедности, целомудрия, послушания (т. е. отречения от собственной воли) и совместной жизнью стараются облегчить себе частью самое существование, а еще более — это состояние тяжелого отречения: ведь зрелище людей одинакового убеждения и проходящих тот же трудный путь укрепляет наше собственное решение и утешает нас; общительность же совместной жизни отвечает в известных границах самой человеческой природе и дает невинное отдохновение от многих тяжелых лишений. Таково нормальное понятие монастыря. И кто же назовет такое общество союзом простаков и дураков, как это однако выходит по всякой философии, кроме моей?
Внутренний дух и смысл настоящей монастырской жизни, как и аскетизма вообще, — тот, что люди сознали себя достойными лучшего существования, чем наше, и к нему способными и хотят подтвердить и сохранить это свое убеждение тем, что отталкивают предлагаемые этим миром блага, отвергают, как не имеющие цены, все его наслаждения, и только спокойно и уверенно ожидают конца этой утратившей для них свои приманки жизни, чтобы в свое время приветствовать час смерти, как час избавления. Совершенно ту же тенденцию и то же значение имеют и образ жизни саниасси и монашество буддистов. Правда, нигде практика так часто не расходится с теорией, как в монашестве, и это именно потому, что основная мысль его так возвышенна, а abusus optimi pessimus. Настоящий монах — существо в высшей степени почтенное; но в большинстве случаев ряса — просто маска-
