в гении он не достигает совершенной объективности, в силу которой из отдельных вещей проступают их платоновы идеи, ибо то, что их воспринимает, возвышается до степени чистого субъекта познания. Так как интуиция служит базисом всякого познания, то влияние такого коренного различия в ее качестве сказывается на всем мышлении и всем познавании, откуда и возникает глубокая разница во всем мыслительном складе дюжинной и выдающейся головы, — разница, которая замечается на каждом шагу, отсюда же, следовательно, вытекает и свойственная заурядным головам, познающим исключительно в угоду воления, тупая, близкая к животности, серьезность, противоположная той непрестанной игре с избыточным познанием, которая озаряет сознание избранных. Эти две крайние ступени охарактеризованной мною великой ска̀лы интеллекта, по-видимому, и вызвали гиперболическое выражение: „чурбан“ в применении к людям, — по-немецки: «Klotz», по-английски: «blockhead».
Иного рода следствием присущего только человеку явственного различения интеллекта от воли, а следовательно и мотива от поступка, служит обманчивый призрак некоторой свободы в отдельных поступкх. Там, где в неорганическом царстве действие вызывают причины, в растительном — раздражения, там, в силу простоты причинной связи, нет ни малейшей видимости свободы. Но уже в животной жизни, где то, что̀ было до сих пор причиною или раздражением, выступает, как мотив, и следовательно, возникает второй мир, — мир, как представление, и причина и действие оказываются лежащими в разных областях, — там каузальная связь между ними, а с нею и необходимость, становятся уже не так очевидны, как это было в низших царствах. Между тем у животного, чисто-интуитивные представления которого занимают средину между органическими функциями, протекающими вслед за раздражением, и обдуманной деятельностью человека, необходимость все же является несомненной: поступок животного, при наличности наглядного мотива, совершается неизбежно во всех тех случаях, когда ему не противодействует такой же наглядный мотив или влияние дрессировки; тем не менее представление животного уже обособлено от волевого акта и входит в сознание отдельно, само по себе. Что же касается человека, у которого представление возвысилось даже до понятия и которому целый невидимый мир мыслей, живущий в его голове, доставляет мотивы и противомотивы для его поступков, делая его независимым от текущего момента и наглядно-
