в то место, в котором находилось до начала движения. Великие же умы, действительно ведущие человечество дальше по этому планетному пути, не проходят этой орбиты. Отсюда ясно, почему слава у потомства покупается обыкновенно ценою сочувствия современников, и наоборот. — Такой эпицикл представляет собою, например, философия Фихте и Шеллинга, в заключение увенчанная гегелевской карикатурой ее. Этот эпицикл составляет продолжение круговой линии, доведенной до этой точки Кантом, откуда я принял ее, чтобы вести ее дальше: но в промежуток вышеупомянутые мнимые философы и рядом с ними некоторые другие успели пробежать свой эпицикл, который в настоящее время пришел мало-помалу к концу, благодаря чему публика, бывшая вместе с ними в пути, убедилась, что находится на том самом месте, откуда он вышел.
Вследствие такого порядка вещей мы видим, как научный, литературный и художественный дух времени приблизительно через каждые 30 лет объявляется банкротом. В течение этого времени заблуждения достигают таких размеров, что гибнут под бременем собственной нелепости, и одновременно с этим усиливается и оппозиция им. Дело принимает другой оборот; но очень часто за этим следует заблуждение противоположное. Показать этот процесс с его периодическим возвратом — вот что могло бы послужить настоящим прагматическим материалом для истории литературы: но она мало над этим задумывается. К тому же, ввиду относительной краткости подобных периодов, даты их в очень отдаленном времени трудно установить: удобнее всего это наблюдать в настоящем. Если угоден пример из области реальных наук, то можно взять вернеровскую нептуническую геологию. Я же продолжаю держаться вышеупомянутого близкого нам примера. Вслед за блестящим кантовским периодом в немецкой философии непосредственно наступил другой, в течение которого явилось старание импонировать, а не доказывать; вместо основательности и ясности — стремление к блеску и гиперболам без боязни временами быть непонятным; и даже, искание истины заменили интриги. Философия при этом не могла делать успехов. В конце концов это привело к банкротству всей школы и методы. Ибо в лице Гегеля и его подмастерий наглость бессмыслицы — с одной стороны, наглость бессовестного восхваления — с другой, наряду с очевидной преднамеренностью всей этой грязной затеи, дошли до таких колоссальных размеров, что на все это шарлатанство наконец открылись глаза, а когда вследствие некоторых разоблачений было потеряно покровительство свыше, то открылись и уста. Это самое жалкое из когда либо существовавших философских производств потянуло вслед за собою в пропасть банкротства предшественников своих, учения Фихте и Шеллинга. Этим
