нераздельном соединении познание и воление, и при том еще независимо от животной организации, не может быть оправдано, — следовательно, и употреблять его нельзя. Это слово никогда не следовало бы произносить иначе, как в метафорическом смысле, ибо оно далеко не так невинно, как ψυχη или anima, которые означают дыхание.
Еще более непригодны термины пантеистов, вся философия которых состоит главным образом в том, что внутреннюю, неизвестную им сущность они титулуют „богом“, полагая, что делают этим нечто серьезное. Если верить им, то мир — какая-то теофания. Но пусть они не закрывают глаз на этот мир, исполненный вечно-обездоленных существ, которые только тем и покупают свое кратковременное бытие, что пожирают друг друга, и которые проводят свою жизнь в труде и горе и часто переносят ужасные страдания, пока смерть наконец не примет их в свои объятия. Кто ясными глазами увидит это, тот согласится с Аристотелем, что „природа демонична, а не божественна“ (De divinat., с. 2, р. 463), и он должен будет признаться что лишь такой бог вздумал бы искать себе воплощения в подобном мире, которого терзал бы дьявол. — Я хорошо знаю, что мнимые философы нашего столетия подражают в данном отношении Спинозе и в этом видят свое оправдание. Но у Спинозы были особые основания к тому, чтобы так назвать свою всеединую субстанцию и этим спасти если не самое понятие, то по крайней мере слово. Костры Джордано Бруно и Ванини были еще свежи в памяти: ведь и эти мыслители были принесены в жертву тому богу, во славу которого было пролито, без всякого сомнения, больше человеческой крови, чем на алтарях всех языческих богов обоих полушарий вместе. Если поэтому Спиноза называет мир Богом, то он поступает так же, как и Руссо, который в Contrat social везде и неуклонно именует народ словом souverain; это напоминает и то, как один государь, задумав некогда упразднить в своей стране дворянство, пришел к мысли возвести в дворянское звание всех своих подданных, для того чтобы никто не лишился своих законных прав. Разумеется, мудрецы из наших современников имеют для указанного наименования еще и другую причину, которая однако ничуть не основательнее первой. Именно, все они в своих философских изысканиях исходят не от мира или нашего сознания о нем, а от Бога, как чего-то данного и известного: он для них не quaesitum, а datum. Если бы они были мальчиками, я бы разъяснил им, что это petitio principi; но они это сами знают не хуже моего. Дело вот
