будь подобных внешних нитей, к тем благам, достижение которых должно служить ему соответствующей наградой за все его безустанные труды и муки. Нет, при таком взгляде на жизнь всякий давно бы сказал: «игра не стоит свеч» и откланялся бы. Между тем, напротив, всякий бережет и охраняет свою жизнь — словно бы это был драгоценный залог, доверенный ему под тяжкой ответственностью, — и бережет и охраняет его среди бесконечных тревог и обильных лишений, — в чем и проходит вся его жизнь. Не знает он — для чего и зачем, не видит он награды за это; но принял он этот залог без осмотра, на честь и на совесть, и не знает он, в чем он состоит. Оттого я и сказал, что эти марионетки не по ниточкам движутся, а каждая из них носит в себе некий часовой механизм, в силу которого и совершаются все ее движения. Это — воля к жизни, неутомимый механизм, неразумный порыв, имеющий свое достаточное основание не во внешнем мире. Она мощно удерживает отдельные особи на арене жизни и является primum mobile их движений, между тем как внешние предметы, мотивы, определяют только направление последних в каждом отдельном случае, — иначе не было бы никакого соответствия между причиной и действием. Ибо подобно тому как всякое обнаружение той или другой силы природы имеет известную причину, самая же эта сила причины не имеет, так и всякий отдельный акт воли имеет известный мотив, самая же воля вообще мотива не имеет; в сущности оба эти указанные обстоятельства — одно и то же. Повсюду воля, как начало метафизическое, служит пограничным камнем всякого объяснения, и последнее за его пределы выйти не может. Эта выясненная нами изначальность и безусловность воли объясняет, почему человек больше всего на свете любит свое существование, исполненное нужды, страданий, боли и страха, а в то же время и скуки, — существование, которое, с чисто-объективной точки зрения и оценки, он должен был бы ненавидеть, и почему больше всего на свете боится он конца этой жизни, который однако составляет для него единственно-несомненную вещь[1]. Оттого нередко и встречается нам изможденный и изнуренный старостью, нуждою и болезнями человек, который из глубины души молит нас о помощи, — о том, чтобы продлить его существование, прекращение которого должно было бы казаться ему вполне желанным, если бы только определяю-
- ↑ Интересным комментарием к сказанному здесь может служить Augustini de civit. Dei, L. XI. с. 27.
