знаком того, что ею обозначается, т. е. — смысла слов. Нам кажется, что все ее назначение — ласкать наш слух своею звучностью, что этим вся цель достигнута, все требования удовлетворены. А то, что эта волна имеет вместе с тем еще и некоторый смысл, выражает некоторую мысль, — это представляется для нас неожиданной прибавкой, подобно словам к музыке; это неожиданный подарок, который нас приятно изумляет и оттого — ведь мы не предъявляли никаких требований в этом роде — очень легко удовлетворяет нас; если же эта мысль еще и такова, что она имеет серьезное значение и сама по себе, т. е. даже в переводе на прозаический язык, то мы приходим в полный восторг. Как мне припоминается из раннего детства, я в течение долгого времени восхищался самым благозвучием стихов и лишь потом сделал открытие, что они сплошь заключают в себе также и смысл и мысли. Оттого почти во всех языках существует чисто-звуковая поэзия, в которой почти совсем отсутствует смысл. Синолог Davis, в предисловии к своему переводу Laou-sang-urh, или An heir in old age (Лондон, 1817) замечает, что китайские драмы отчасти состоят из стихов, которые поются, и прибавляет: „смысл их часто темен, и по признанию самих китайцев, главная цель таких стихов, это — ласкать ухо, причем смысл остается в небрежении или целиком приносится в жертву гармонии“. Кто не вспомнит при этом о хорах иных греческих трагедий, которые нередко столь трудно разгадать?
Признак, по которому непосредственнее всего можно узнать истинного поэта, как высшей, так и низшей категории, — это непринужденность его рифм: как Божий дар, они являются к нему сами собою, и мысли осеняют его, уже рифмованные. Тайный же прозаик подыскивает рифму к мысли, а бездарный писака — мысль к рифме. Очень часто из пары рифмованных стихов можно видеть, который из них имеет своею матерью мысль и который — рифму. Искусство заключается в том, чтобы этого не было видно и чтобы подобные стихи не казались просто заполненными bouts-rimés.
Мое чувство говорит мне (доказательства здесь неуместны), что рифма по своей природе может быть только двойною: ее действие ограничивается однократным возвращением прежнего звука и от частого повторения не усиливается. Поэтому, как только конечный слог внял свое созвучие, действие рифмы уже исчерпано; в третий раз повторенный звук действует просто как вторичная рифма, которая случайно совпадает с тем же звуком, — но впечатление от этого не усиливается: она примыкает
