инстанции назначение драмы — изображать сущность человека и жизни вообще.
Драматический или эпический поэт должен знать, что он — судьба и что поэтому он должен быть столь же неумолим, как и она; точно также должен он знать, что он — зеркало человечества и что поэтому в нем должны находить себе отражение множество дурных, порою бессовестных людей, — глуццы, чудаки и шуты, и в нем же от времени до времени должны являться и образы мудрых, умных, честных, добрых, а в виде очень редкого исключения — и благородных людей. Во всем Гомере, по-моему, не выведен ни один истинно-благородный характер, хотя и есть у него много людей добрых и честных; во всем Шекспире найдется быть может два благородных, но вовсе не чрезмерно-благородных характера, — Корделия, Кориолан, едва ли кто-нибудь еще; зато людей указанных выше категорий у него хоть отбавляй. Но вот, в пьесах Иффланда и Коцебу выведено много благородных характеров, тогда как Гольдони придерживался на этот счет того же взгляда, что и я, показав этим, что он выше упомянутых драматургов. Лессингова Мина фон-Барнгельм сильно страдает обильным и всесторонним благородством; а столько благородства, сколько предлагает один маркиз Поза, не наберется во всех произведениях Гете, вместе взятых. Есть одна маленькая немецкая пьеса «Долг за долг» (заглавие, точно взятое из Критики практического разума); в ней всего три действующих лица, но зато все три отличаются необыкновенным благородством.
Греки в герои своих трагедий брали исключительно царственных особ; так же поступало и большинство новых писателей. Конечно, это — не потому, чтобы сан действующих или страдающих лиц придавал им больше достоинства: так как суть каждой пьесы состоит в возбуждении игры человеческих страстей, то относительная ценность объектов, посредством которых это осуществляется, не имеет значения, и в этом отношении крестьянская изба так же пригодна, как и дворец. Нельзя безусловно отвергать и мещанскую трагедию. Но все-таки наиболее подходящими персонажами трагедии, действительно, являются люди, облеченные большою властью и значением. В самом деле: то несчастье; которое должно являть нам удел человеческой жизни, должно быть достаточно велико, для того чтобы оно казалось страшным всякому зрителю, кто бы он ни был[1]; между тем
- ↑ Сам Эврипид говорит: φευ, φευ, τα μεγαλα, μεγαλα και πασχει κακα. (Stob. Flor. Vol. 2, p. 299).
