прошлым и объяснить его из этого прошлого; еще меньше может он антиципировать будущее. Только в истории народ достигает полного самосознания. Вот почему на историю и надо смотреть как на разумное самосознание человеческого рода, и для человечества представляет она то же, чем для отдельной личности служит то обусловленное разумом, осмысленное и стройное сознание, отсутсвие которого замыкает животное в тесные пределы непосредственно-текущего момента. Поэтому всякий пробел в истории — все равно, что пробел в сознании и воспоминании отдельного человека; и перед каким-нибудь памятником седой старины, который пережил свою собственную историю, каковы, например, пирамиды или храм и чертоги в Юкатане, мы останавливаемся в таком же растерянном и беспомощном изумлении, с каким животное взирает на человеческие действия, в которых оно принимает служебное участие, или с каким человек смотрит на свою собственную старую шифрованную рукопись, ключ которой он забыл, или с каким наконец, лунатик, поутру видит то, что он проделал во сне. В этом смысле, значит, на историю надо смотреть как на разум или ясное сознание человеческого рода, и она возмещает собою отсутствие непосредственно-общего всему этому роду самосознания, так что только благодаря ей последний действительно становится чем-то целым, — становится человечеством. В этом, истинное значение истории, и сообразно с этим, общий и преобладающий интерес к ней зиждется преимущественно на том, что она представляет собою личное дело человечества.
Что для разума индивидуумов, как непременное условие его применения, составляет язык, то для указанного здесь разума всего человечества — письмо, ибо только с ним начинается действительное существование этого разума, как существование индивидуального разума начинается только с языком. В самом деле: письмо служит для того, чтобы беспрестанно прерываемое смертью и поэтому раздробляемое сознание человечества снова приводить к единству, так что мысль, которая зародилась у пращура, додумывается до конца правнуком; письмо предотвращает распадение человеческого рода и его сознания на бесчисленное множество эфемерных индивидуумов и берет верх над временем, которое неудержимо мчится вперед и об руку с которым идет забвение. Проявление этого «торжества над временем надо видеть не только в письменных, но и в каменных памятниках, которые иногда древнее первых. Над ними, ценою неизмеримых затрат, в течение многих лет работали тысячи челове-
