непременно выйдет тяжелым и однообразным. Конечно, гениальность возмещает это, как и все другое, например — у Шекспира.
В § 9 первого тома я показал, что мы в совершенстве понимаем слова данной речи, хотя бы они и не вызывали в нашей голове наглядных представлений, образов. То же самое очень хорошо и обстоятельно выяснил Бэрк в своем сочинении: Inquiry into the Sublime and Beautiful, p. 5, sect. 4 и 5. Но он выводит отсюда совсем неправильное заключение, будто мы слышим, понимаем и употребляем слова, не связывая с ними никакого представления (idea); между тем правилен был бы такой вывод: не все представления (ideas) — наглядные образы (images), и как раз те представления, которые должны быть обозначаемы словами, являются чистыми понятиями (abstract notions), — последние же, по своей природе, не наглядны. Именно вследствие того, что слова передают только общие понятия, которые совершенно отличны от наглядных представлений, происходит, например, следующее: когда рассказывают о каком-нибудь событии, все слушатели получают одни и те же понятия, — но если они потом захотят наглядно представить себе рассказанный факт, то каждый построит себе в фантазии иной образ его, значительно уклоняющий от действительного образа, который существует только у очевидца. В этом и лежит непосредственная причина (к ней присоединяются еще и другие), — причина того, почему любой факт, переходя из одних уст в другие, непременно искажается: второй рассказчик сообщает понятия, которые он извлек из образа своей фантазии и из которых третий составляет себе опять-таки новый, еще более неточный образ; этот образ он снова перелагает в понятия, — и так это идет все дальше и дальше. Кто достаточно сух для того, чтобы остановиться на сообщенных ему понятиях и в таком же виде передать их дальше, тот окажется самым надежным рассказчиком.
Лучшее и наиболее глубокое объяснение сущности и природы понятий, какое только я мог найти, принадлежит Томасу Риду в его Essays on the powers of human mind, Vol. 2, essay 5, ch. 6. Оно было подвергнуто неодобрительной критике со стороны Дюгальда Стюарта, в его Philosophy of the human mind; но для того чтобы на этого автора не тратить бумаги, я скажу только, что он принадлежит к обильному числу тех, которые, благодаря счастью и друзьям, достигли незаслуженной славы, — и я могу лишь посоветовать не терять ни одного часа на писания этого пошляка.
Впрочем, то, что разум является способностью отвлеченных,
