вание не может заменить природного ума. Конечно, перед людьми последней категории ученый имеет то преимущество, что у него есть целая сокровищница случаев и фактов (исторические сведения) и причинных определений (естествознание), расположенных в систематическом и стройном порядке; но это еще не обеспечивает ему более правильного и глубокого проникновения в истинную сущность всех этих случаев, фактов и причинных связей. Умный и проницательный неуч сумеет обойтись и без этого богатства, — у него изба красна не углами, а пирогами. Один случай из собственного опыта для него поучительнее, чем для иного ученого тысячи случаев, которые он знает, но которых собственно не понимает; ибо то немногое, что знает этот неуч, имеет живой характер: всякий известный ему факт иллюстрируется для него верным и ясным воззрением, вследствие чего один такой факт заменяет ему тысячи подобных. Напротив, многознайство обыкновенных ученых мертво, ибо оно, если даже и не состоит из одних слов, как это часто бывает, то все же ограничивается исключительно абстрактными сведениями, — а они всю свою цену получают только от наглядного знания, от которого ведут свое начало и которое в конечном счете должно реализировать все понятия. Если это знание очень скудно, то такая голова подобна банку, наличный фонд которого вдесятеро меньше его ассигнаций и который в конце концов становится банкротом. И вот почему, в то время как верное понимание наглядного мира придает иногда чертам умного неуча отпечаток мудрости, — лицо иного ученого не носит на себе других следов обильных занятий, кроме утомления и истощенности — результатов насильственного и чрезмерного напряжения памяти ради противоестественного накопления мертвых понятий; и часто вид у такого человека бывает столь ограниченный и глупый, что подумаешь, не влечет ли чрезмерное напряжение косвенной и направленной на абстракции познавательной способности, — не влечет ли оно за собою ослабления способности непосредственной и интуитивной и не туманит ли постепенно книжный свет природного, зоркого взгляда. И несомненно, беспрерывный приток чужих мыслей должен тормозить и заглушать собственные и в конце концов парализовать мыслительную силу, если только она не обладает такой высокой степенью упругости, которая может противиться этому неестественному потоку. Вот почему беспрестанное чтение и занятие даже портит голову, — между прочим и оттого, что система наших собственных мыслей и знаний теряет в своей цельности и строе, когда их так часто
