всякий, кто хочет как следует уразуметь совместимость человеческой свободы с необходимостью поступков.
От разработки вопроса у всех этих благородных и досточтимых предшественников настоящий трактат до сих пор отличается главным образом в двух отношениях: во-первых — тем, что я, руководствуясь темой, строго ограничил внутреннее восприятие воли в самосознании от внешнего и каждое из них рассмотрел отдельно, благодаря чему только и стало возможно раскрыть источник иллюзии, с такой непреодолимой силой действующей на большинство людей; во-вторых — тем, что я разобрал волю в связи со всей прочей природой, чего никто до меня не делал и благодаря чему только и можно было обсудить вопрос с доступной для него основательностью, методической глубиною и полнотою.
Теперь еще два-три слова о некоторых авторах, писавших после Канта, которых однако я не считаю за своих предшественников.
Пояснительную парафразу только что упомянутого, чрезвычайно важного учения Канта об умопостигаемом и эмпирическом характере дал Шеллинг, в своем „Изыскании относительно человеческой свободы“ (Untersuchung über die menschliche Freiheit, стр. 465—471). Парафраза эта, благодаря живой яркости языка, может помочь некоторым лучше разобраться в деле, нежели основательное, но сухое кантовское изложение. Однако при упоминании о ней я должен, в угоду истине и Канту, выставить против Шеллинга тот упрек, что, излагая тут одно из важнейших и наибольшего удивлении достойных, даже, по моему мнению, глубокомысленнейшее из всех кантовских учений, он не высказывается ясно, что эти его рассуждения по своему содержанию принадлежат Канту: напротив, он выражается так, что большинство читателей, не имея точного представления о содержании обширных и трудных произведений великого философа, должны подумать, будто здесь перед ними собственные мысли Шеллинга. Насколько при этом результат соответствовал умыслу, покажу лишь на одном примере из многих. Еще в настоящее время один молодой профессор философии в Галле, г. Эрдман, в своей книге, появившейся в 1837 г. и озаглавленной „Тело и душа“ (Leib und Seele, стр. 101), говорит: „хотя Лейбниц, подобно Шеллингу в его трактате о свободе, признает за душою предвечное самоопределение“ и т. д. Таким образом, Шеллинг оказывается здесь по отношению к Канту в счастливом положении Америго по отношению к Колумбу: его именем окрещено чужое открытие. Но и обязан он этим своему уму, а не случайности. Именно, на стр. 465 он начинает: „Вообще лишь идеализм ввел учение о свободе в ту область“ и т. д., а затем непосредственно следуют кантовские мысли. Таким образом, вместо того
