и убивают его, и т. д. Ибо в обоих этих случаях мотивы фальсифицированы, благодаря чему воля не может поставить такого решения, какое она произнесла бы при наличных обстоятельствах, если бы они были правильно ей переданы интеллектом. Поэтому, совершенные при подобных условиях преступления не наказываемы и по закону. Ведь законы исходят из правильного предположения, что у воли нет моральной свободы, в каковом случае ею нельзя было бы руководить, но что она подчинена принуждающему действию мотивов: по этой причине они имеют в виду всем возможным мотивам к преступлению противопоставить более сильные противомотивы, в виде угрожающих наказаний, и уголовный кодекс есть не что иное как список противомотивов по отношению к преступным деяниям. Если же окажется, что интеллект, через который должны были действовать эти противомотивы, был не в состоянии воспринять их и предъявить их воле, то их действие было невозможно — они для воли не существовали. Это все равно как если окажется разорванной одна из нитей, предназначенных для приведения в движение какого-либо механизма. В таком случае вина, следовательно, переходит от воли к интеллекту: последний же не подлежит наказанию, — законы, как и мораль, имеют дело исключительно с волей. Только она есть подлинный человек: интеллект служит просто ее органом, ее направленными вовне щупальцами, т. е. посредником действия на нее со стороны мотивов.
Столь же мало подобного рода деяния вменяемы в моральном отношении. Ибо в них не сказывается характер данного лица: человек или сделал нечто иное, чем воображал, или он был неспособен подумать о том, что должно было бы удержать его от поступка, т. е. был недоступен для противомотивов. Это все равно, как когда какое-нибудь подлежащее химическому исследованию вещество подвергают воздействию разных реактивов, чтобы определить, с каким из них у него наиболее сильное сродство: если после сделанного опыта окажется, что вследствие какого-либо случайного препятствия один реагент совершенно не мог действовать, то опыт этот будет недействительным.
Далее, интеллектуальная свобода, которую мы здесь представляли себе совершенно уничтоженной, может также быть только уменьшенной, или уничтоженной лишь отчасти. Это бывает особенно при аффекте и при опьянении. Аффект — внезапное, сильное возбуждение воли каким-нибудь извне вторгающимся, получающим значение мотива представлением, обладающим такой живостью, что оно затмевает все остальные, которые могли бы противодействовать ему в качестве противомотивов, и не позволяет им ясно выступить в сознании. Эти противомотивы (большею частью лишь абстрактного характера — простые
