ливость, немилосердие, гордость, тщеславие и т. д.; из ненавистничества же — недоброжелательство, зависть, зложелательство, злобу, злорадство, подсматривающее любопытство, клеветничество, наглость, назойливость, ненависть, гнев, измену, коварство, мстительность, жестокость и т. д. — Первый источник — более животного, второй — более дьявольского характера. Преобладание того или другого из них или же, в дальнейшем лишь изложении указываемого, морального импульса дает главный признак для этической классификации характеров. Совершенно без чего-либо из всех трех этих моментов не бывает ни один человек.
Этим я мог бы заключить во всяком случае ужасающий обзор антиморальных сил, который напоминает смотр князей тьмы в Пандэмонии у Мильтона. Но именно в том и был мой план, чтобы я сперва рассмотрел эту темную сторону человеческой природы, в чем мой путь, конечно, уклоняется от принятого всеми другими моралистами и становится подобным дантовскому, который ведет сначала в ад.
Из данного здесь обзора антиморальных сил ясно, насколько трудна проблема отыскать импульс, который мог бы побудить человека к образу действий, противоположному всем этим, глубоко в его природе коренящимся, наклонностям, или, если бы такой образ действий осуществился на практике, позволил бы дать ему достаточное и не искусственное истолкование. Проблема эта настолько трудна, что для решения ее по отношению к человечеству в его целом всюду приходилось прибегать к помощи механизма, взятого из другого мира. Ссылались на богов, волею и заветом которых является требуемый здесь образ действий и которые подкрепляли этот завет помощью наказаний и наград, или в этом, или в ином мире, куда мы переселяемся после смерти. Предположим, что вера в такого рода учение, как это, конечно, возможно помощью внушения с очень ранних лет, вкоренилась бы во всех людях, а также — вещь однако гораздо более трудная и находящая себе гораздо менее подтверждения в опыте — что она вызывала бы желаемое действие; этим, правда, была бы достигнута закономерность поступков, даже далее тех пределов, до каких может простираться юстиция и полиция, но всякий чувствует, что это вовсе не было бы тем, что мы собственно разумеем под моральностью намерений. Ибо, очевидно, все поступки, вызванные подобного рода мотивами, все же коренятся лишь в простом эгоизме. Именно, какая могла бы быть речь о бескорыстии там, где меня привлекает награда или удерживает угрожающее наказание? На твердо ожидаемое вознаграждение в ином мире надо смотреть как на вполне верный, но на очень долгий срок написанный вексель. Столь частое везде обещание удовлетворенных нищих, что даяние будет на том свете воз-
