гора, по Ямблиху, De vita Pythagorae, гл. 33. Я должен теперь сделать философское выведение этой добродетели из моего принципа.
Вторая степень, в какой, через выше фактически доказанный, хотя в своем источнике таинственный процесс сострадания, чужое страдание само по себе и как такое непосредственно становится моим мотивом, ясно отличается от первой положительным характером возникающих из нее поступков: здесь сострадание не только удерживает меня от обиды другому, но даже побуждает меня помогать ему. Теперь, в зависимости от того, насколько, с одной стороны, живо и глубоко чувствуется это непосредственное участие, а с другой — насколько чужая беда велика и настоятельна, этот чисто моральный мотив побудит меня к большей или меньшей жертве ради нужды или горя других, — жертве, которая может состоять в напряжении моих телесных или духовных сил на их пользу, в моей собственности, в моем здоровье, свободе, даже в моей жизни. Здесь, следовательно, в непосредственном, ни на какую аргументацию не опирающемся и в ней не нуждающемся участии лежит единственно истинный источник человеколюбия, caritas, ἀγαπη, т. е. той добродетели, принцип которой omnes, quantum potes, juva, и из которой получается все, что этика предписывает под именем обязанностей добродетели, обязанностей любви, несовершенных обязанностей. Это вполне непосредственное, даже как бы инстинктивное участие в чужом страдании, т. е. сострадание, есть всеединый источник таких поступков, если они должны иметь моральную ценность, т. е. быть чистыми от всяких эгоистических мотивов и именно поэтому пробуждать в нас самих то внутреннее удовлетворение, которое называют доброй, удовлетворенной, одобряющей совестью; они должны также возбуждать и в зрителе своеобразное сочувствие, уважение, удивление и даже смиренную мысль о собственном несовершенстве, — мысль, появления которой нельзя отрицать. Если же добрый поступок обусловлен каким-нибудь другим мотивом, то он не может быть никаким иным, кроме как эгоистичным, — разве только он идет еще далее и имеет даже злобный характер. Ибо, соответственно установленным выше первопружинам всех поступков, именно эгоизму, злобе и сострадаю, мотивы, какие могут вообще руководить людьми, можно подвести под три, вполне общие и высшие класса: 1) собственное благо, 2) чужое горе, 3) чужое благо. Если, теперь, мотив какого-либо доброго действия не принадлежит к третьему классу, то он непременно должен относиться к первому или второму. Последнее действительно иногда бывает, когда, например, я делаю добро одному, чтобы уязвить другого, которому я его не делаю, и дать ему еще сильнее почувствовать его страдание, или также чтобы посрамить третьего, который добра ему не делает, или, наконец, чтобы
