тем унизить того, кому я это добро делаю. Первое же встречается гораздо чаще, именно коль скоро я, при добром деянии, хотя бы самым отдаленным образом и самым окольным путем, имею в виду свое собственное благо, следовательно — когда мною руководит расчет на награду, в этом или в ином мире, или желание приобрести высокий почет и славу благородного сердца, или соображение, что тот, кому я помогаю сегодня, некогда может в свой черед помочь мне или иным образом быть мне полезным и пригодным; наконец также если меня побуждает мысль, что должен поддерживаться принцип благородства или благотворительности, так как ведь и мне он когда-нибудь может сослужить службу, — словом, коль скоро моя цель — какая-нибудь иная, а не всецело только чисто объективная, желание помочь другому, вырвать его из его беды и стесненных обстоятельств, освободить его от его страдания: и ничего сверх этого и наряду с этим! Только тогда и исключительно только тогда я действительно проявил человеколюбие, caritas, ἀγαπη, проповедь которой составляет великую, отличительную заслугу христианства. Но как раз те предписания, какие Евангелие присоединяет к своей заповеди любви как: μη γνώτο ή ἀριστερά σου, τί ποιεῖ ή δεξία σου („пусть левая твоя рука не знает, что делает правая“) и тому подобные, основаны на сознании того, что здесь мною выведено, именно что, если моему поступку надлежит иметь моральную ценность, то моим мотивом должно служить исключительно только чужое горе — никакое другое соображение. Совершенно верно там же (Матф. 6, ст. 2) говорится, что те, кто дает напоказ, имеют в этом свою награду. Но Веды и здесь дают нам как бы высшую санкцию, неоднократно уверяя, что кто желает какой-либо награды за свои дела, тот еще находится на пути мрака и не готов для искупления. — Если бы кто-нибудь, подавая милостыню, спросил меня, что́ он от этого имеет, то я по совести ответил бы: „То, что в такой же мере облегчилась участь этого бедняка; помимо же этого, абсолютно ничего. Если же этого тебе не нужно и это собственно тебя не интересует, то ты собственно хотел не подать милостыню, а заключить торг: в таком случае ты обманулся в расчетах. Если же для тебя важно, чтобы меньше страдал тот, кого гнетет нужда, то ты именно достиг своей цели, достиг этого тем, что он менее страдает, и ясно видишь, насколько твой дар вознагражден“.
Но каким же образом возможно, что страдание, которое не мое, не меня постигает, тем не менее столь же непосредственно, как в иных случаях лишь мое собственное, становится для меня мотивом, побуждает меня действовать? Как сказано, это возможно лишь благодаря тому, что я, хотя оно дано мне лишь как внешнее, только посредством внешней интуиции или извещения, тем не менее его со-
