Что касается Фихте, то в своем трактате я лишь повторил и развил отзыв, высказанный мною уже 22 года назад, в моем главном труде. В настоящем произведении я только мотивировал этот отзыв в специально Фихте посвященном обстоятельном параграфе, из которого достаточно явствует, насколько автор этот далек от того, чтобы быть summus philosophus: но я все-таки поставил его, как „человека с талантом“, гораздо выше Гегеля. Только над этим последним я без комментариев произнес мое безусловное осуждение в самых решительных выражениях. Ибо, по моему убеждению, он не только не имеет никаких заслуг перед философией, но оказал на нее и через это вообще на всю немецкую литературу крайне пагубное, поистине отупляющее, можно сказать — тлетворное влияние: выступать при всяком удобном случае с самым энергичным противодействием этому — есть долг каждого, кто способен самостоятельно судить. Ведь если будем молчать мы, кто же будет тогда говорить? Таким образом, наряду с Фихте сделанный мне в конце рецензии выговор имеет в виду Гегеля: об нем-то именно, так как ему всего больше досталось, и идет прежде всего речь, когда Королевская Датская Академия говорит о recentioris aetatis summis philosophis, к которым я будто бы неприличным образом не проявил должного почтения. Итак, она публично, с того же самого судейского кресла, с которого ею с безусловным порицанием отвергаются труды подобные моему, объявляет Гегеля за summus philosophus.
Когда соединившиеся в заговоре для прославления ничтожеств журнальные писаки, когда наемные профессора гегельщины и алчущие их кафедры приват-доценты эту зауряднейшую голову, но незаурядного шарлатана неустанно и с беспримерным бесстыдством во все четыре стороны мира превозносят за величайшего философа, какого когда-либо видел мир, то это не заслуживает серьезного внимания, — тем более что грубая корыстность такого недостойного поведения постепенно должна делаться очевидной даже малоопытному человеку. Но когда дело доходит до того, что наш философских дел мастер обретает себе защиту в иностранной академии, величающей его summus philosophus и даже позволяющей себе оскорблять человека, который честно и бесстрашно выступает против ложной, происками, деньгами и солидарною ложью добытой славы, выступает с энергией, какая необходима по отношению к подобному наглому расхваливанию и навязыванию того, что́ фальшиво, негодно и гибельно для ума, — то это уже вещь серьезная: ибо имеющий такую санкцию отзыв может вовлечь несведущих в большое и вредное заблуждение. Его влияние надо, следовательно, нейтрализовать, а так как у меня нет авторитета акаде-
