свободой и необходимостью (стр. 169—179 четвертого издания и стр. 223—231 у Розенкранца), которое впрочем вполне совпадает с тем, что дано в Критике чистого разума (стр. 560—586, R. стр. 438 и сл.); и, во-вторых, нравственную теологию, в которой все более и более будут видеть ту цель, какой собственно задался здесь Кант. Наконец, в „Метафизических основоначалах учения о добродетели“, этом соответствии к жалкому „Учению о праве“, написанном в 1797 г., влияние старческой слабости становится уже решительным. По всем этим причинам я принимаю в настоящей критике за руководство на первом месте названное „Основоположение к метафизике нравов“, и к нему именно относятся все без дальнейшего добавления приводимые мною цифры страниц, — что я и прошу заметить. Оба же другие произведения будут играть в моем разборе лишь добавочную и вторичную роль. Для уразумения моей настоящей критики, в самом корне подрывающей кантовскую этику, было бы чрезвычайно важно, если бы читатель сначала внимательно еще раз перечел это „Основоположение“ Канта, на которое она прежде всего направлена, тем более что в нем только 128 и XIV страниц (у Розенкранца всего лишь 100 страниц): желательно, чтобы он вполне возобновил в своей памяти содержание этой книги. Я цитирую ее по третьему изданию 1792 г., присоединяя нумерацию страниц нового, розенкранцевского полного издания сочинений с предпосланной буквой R.
Πρωτον ψευδος Канта заключается в самом его понятии об этике, которое всего яснее выражено им на стр. 62 (R. стр. 54): „В практической философии дело идет не о том, чтобы указать основания того, что совершается, а о том, чтобы дать законы того, что должно совершаться, хотя бы этого никогда не совершалось“. Это уже прямое petitio principii. Кто сказал вам, что существуют законы, которым должно подчиняться наше поведение? Кто сказал вам, что должно совершаться то, чего никогда не совершается? Что дает вам право заранее принимать это и сообразно тому тотчас навязывать нам, как единственно возможную, этику в законодательно-повелительной форме? Я говорю, в противность Канту, что этик, как и вообще философ, должен довольствоваться объяснением и толкованием данного, т. е. действительно существующего или совершающегося, чтобы прийти к его уразумению, и что здесь ему предстоит еще вдоволь дела, гораздо больше, чем сделано до сих пор, в
