гипотетический характер, благодаря которому он даже опирается на голый эгоизм, являющийся тайным истолкователем данного в нем наставления. Но сюда присоединяется еще, далее, что основоположение это, взятое просто как формула, есть лишь описание, особая оболочка, прикрашенное выражение для общеизвестного правила quod tibi fieri non vis, alteri ne feceris, именно если последнее, повторив его без non и ne, дополнить так, чтобы оно охватывало обязанности не только права, но и любви. Ибо, очевидно, в этом заключается принцип, которого я (разумеется, принимая в расчет возможную для меня пассивную роль и стало быть мой эгоизм) только и могу желать для всеобщего руководства. Но само это правило quod tibi fieri etc. есть опять-таки лишь описание или, если угодно, посылка положения, выставленного мною как наиболее простое и чистое выражение единогласно рекомендуемого всеми этическими системами образа действий, именно: Neminem laede, imo omnes, quantum potes, juva. В нем состоит и будет состоять подлинное чистое содержание морали. Но на чем же оно основывается? Что́ именно сообщает этому требованию силу? Вот старая, трудная проблема, с которой мы опять и в данном случае имеем дело. Ибо с другой стороны эгоизм громким голосом кричит: Neminem juva, imo omnes, si forte conducit, laede, — а злоба даже дает вариант: Imo omnes, quantum potes, laede. Противопоставить этому эгоизму, и злобе вдобавок, равносильного и даже более сильного противника — вот в чем проблема всякой этики. Heic Rhodus, heic salta!
Кант (стр. 57, — R., стр. 60) желает найти подтверждение выставленному им моральному принципу еще в том, что старается вывести из него давно уже известное и конечно в самой сущности моральности коренящееся подразделение обязанностей на обязанности правовые (называемые также обязанностями безусловными, непременными, более узкими) и на обязанности добродетельные (называемые также небезусловными, более широкими, достохвальными, всего же лучше обязанностями любви). Но попытка эта оказывается столь натянутой и, очевидно, неудачной, что служит сильным доводом против выставленного верховного принципа. Именно, правовые обязанности якобы должны опираться на основоположение, противоположность которого, принятая в качестве всеобщего закона природы, не может быть даже мыслима без противоречия; добродетельные же обязанности опираются на правило, противоположность которого хотя и можно мыслить всеобщим законом природы, но невозможно желать в качестве такого. — Пусть теперь читатель вспомнить, что принцип несправедливости, господство насилия вместо права, принцип, которого, по такому утверждению, нельзя даже и мыслить в качестве закона природы, прямо есть на
