словно возможен лишь один поступок: operari sequitur esse. Свобода относится не к эмпирическому, а единственно к умопостигаемому характеру. Operari данного человека с необходимостью определяется извне мотивами, изнутри же — его характером: поэтому все, что́ он делает, совершается необходимо. Но в его esse — вот где лежит свобода. Он мог бы быть иным, и в том, что̀ он есть, содержится вина и заслуга. Ибо все, что́ он делает, вытекает отсюда само собою как простой королларий. — Благодаря теории Канта, мы освобождаемся собственно от основного заблуждения, которое необходимость относило к esse, а свободу к operari, и приходим к признанию, что дело обстоит как раз наоборот. Поэтому, хотя моральная ответственность человека прежде всего и видимо касается того, что́ он делает, в сущности же она относится к тому, что́ он есть: ибо, раз дано последнее, его поведение, при появлении мотивов, никогда не могло бы оказаться иным, нежели оно было. Но как ни строга необходимость, с какой, при данном характере, вызываются мотивами деяния, тем не менее никому, даже и тому, кто в этом убежден, никогда не придет в голову находить себе в этом оправдание и сваливать вину на мотивы: ибо человек ясно сознает, что здесь, судя по делу и поводам, т. e. objective, вполне был возможен и даже получился бы совершенно иной, даже противоположный поступок, если бы только он сам был иным. А что он, как это явствует из поступка, таков, а не иной — вот за что он чувствует себя в ответе: здесь, в esse, лежит то место, куда направлен бич совести. Ибо совесть, это именно лишь из собственного образа действий получающееся и все интимнее становящееся знакомство с собственным „я“. Поэтому укоры совести, возникая по поводу operari, все-таки направлены против esse. Так как мы сознаем за собою свободу лишь через посредство ответственности, то где содержится последняя, там же должна содержаться и первая, — стало быть, в esse. Operari находится во власти необходимости. Но, подобно тому как с другими, точно так же и с самими собою мы знакомимся лишь эмпирически, и у нас нет никакого априорного знания о своем характере. Напротив, мы имеем о нем первоначально очень высокое мнение, так как правило quisque praesumitur bonus, donec probetur contrarium („всякий предполагается хорошим, пока не доказано противное“) имеет силу и перед внутренним foro.
Кто умеет подмечать сущность какой-нибудь мысли даже и в совершенно различных ее оболочках, тот согласится со мною, что это кантовское учение об умопостигаемом и эмпирическом характере есть
