лигиозные мотивы, Божья воля, будущее возмездие, страшный суд и т. п. Или же он говорит: „Я подумал о том, что принцип моего поведения в данном случае не был бы пригоден служить имеющим всеобщее значение правилом для всех возможных разумных существ, так как ведь я поступил бы с своим соперником исключительно как с средством, не видя в нем в то же время цели“. — Или он скажет вместе с Фихте: „Мелкая человеческая жизнь есть средство для реализации нравственного закона; поэтому я обнаружу равнодушие к реализации нравственного закона, если уничтожу существо, которое предназначено для содействия этой реализации“. (Sittenlehre, стр. 373). — (От этого сомнения, мимоходом говоря, он мог бы отделаться тем, что ведь, обладая своей возлюбленной, он имел основания надеятся скоро произвести новое орудие нравственного закона). — Или он говорит, по Волластону: „Меня удержала мысль, что этот поступок был бы выражением неверного тезиса“. — Или он говорит по Тетчесону: „Меня побудило отказаться от этого моральное чувство, ощущения которого, как и всякого другого чувства, не допускают дальнейшего объяснения“. — Или он говорит, по Адаму Смиту: „Я предвидел, что мой поступок совсем не возбудил бы симпатии ко мне в его зрителях“. — Или, по Христиану Вольфу: „Я признал, что этим я бы противодействовал моему собственному усовершенствованию и в то же время не содействовал чужому“. — Или он говорит, по Спинозе: Homini nihil utilius honime ergo hominem interimere nolu („Человеку нет ничего полезнее человека, — поэтому я не хотел губить человека“). — Словом, пусть он скажет, что угодно. — Тит же, объяснения которого я беру на себя, — тот говорит: „Когда дело дошло до подготовки и я поэтому на мгновение должен был заняться не своею страстью, а этим соперником, тогда впервые мне вполне ясно представилось, что собственно теперь с ним должно произойти. И вот, мною овладело сострадание и сожаление, и мне стало жаль его, — я не мог победить этого чувства, я не в состоянии был совершить такого поступка“. — Теперь спрошу я всякого честного и беспристрастного читателя: Кто из двух — более хороший человек? — Кому из двух он охотнее согласился бы вручить свою собственную судьбу? — Кого из них удержал более чистый мотив? — Где, поэтому, лежит фундамент морали?
2) Ничто так не возмущает нас в глубочайшей основе нашего морального чувства, как жестокость. Мы можем простить всякое другое преступление, только не жестокость. Причина этого — та, что жестокость — прямая противоположность состраданию. Когда мы получаем известие о каком-нибудь очень жестоком поступке, как, например, только что сообщенное в газетах о матери, которая умертвила своего пяти-
