и сообразно этому обращаться с ними. — Все здесь приведенное свидетельствует, что рассматриваемся нами моральная струна мало-помалу начинает звучать и в западном мире. Если, впрочем сострадание к животным не может простираться настолько далеко, чтобы мы, подобно браманам, должны были воздерживаться от употребления их в пищу, то это обусловлено тем, что в природе способность к страданию идет параллельно с развитием интеллекта: поэтому человек от лишения животной пиши, особенно на севере, страдал бы больше, чем животное от быстрой и всегда непредвиденной смерти, которую однако надлежало бы еще более облегчить помощью хлороформа. Без животной же пищи человеческий род даже не мог бы существовать на севере. По тому же расчету человек заставляет животное и работать на себя, и только чрезмерность возлагаемого труда становится жестокостью.
8) Если, теперь, мы совершенно отрешимся от всякого, быть может возможного, метафизического изыскания последней основы этого сострадания, из которого только и могут вытекать не-эгоистические поступки, и будем рассматривать его с эмпирической точки зрения, просто как факт природы, то для каждого будет ясно, что для возможно бо́льшего облегчения бесчисленных и многоразличных страданий, каким подвержена наша жизнь и от каких никто вполне не свободен, и вместе в качестве противовеса ярому эгоизму, наполняющему все существа и часто переходящему в злобу, природа не могла сделать ничего более действительного, как вложить в человеческое сердце этот чудесный задаток, благодаря которому страдание одного ощущается одновременно другим и из которого исходит голос, сильно и внятно взывающий, смотря по обстоятельствам, к одному „пощада!“, к другому — „на помощь!“ Конечно, от возникающей отсюда взаимной помощи благополучие всех можно было считать более обеспеченным, чем от всеобщей и абстрактной, из известных соображений разума и комбинаций понятий получающейся строгой обязательной заповеди, от которой можно было бы ожидать тем меньшего результата, что общие положения и абстрактные истины совершенно непонятны грубому человеку, признающему какое-либо значение лишь за конкретным, — все же человечество, за исключением крайне незначительной части его, всегда было и должно остаться грубым, так как усиленная, для целого необходимо нужная физическая работа мешает развитию ума. Напротив, для пробуждения сострадания, указанного как всеединый источник бескорыстных поступков и потому как истинная основа моральности, не нужно никакого абстрактного, а достаточно лишь интуитивного познания, простого восприятия конкретных случаев, на которое оно, сострадание, немедленно реагирует, без дальнейшего посредничества мыслей.
