сле, причем они прилагают его к тому, что̀ заступает у них место уничтоженного ими. Следовательно, название прикрепляется у них к тому месту, где сбросило его то, что прежде им называлось, и где его, это название, находит уже готовым новое понятие-заместитель. Кажется, будто они таким путем хотели точно обозначить место, на которое они вводят вновь поступающее, pour qu’on ne s’y trompe pas. Вообще пантеизм — не что иное, как учтивый атеизм.
Лейбницу свойственна некоторая, общая с Аристотелем, поверхностность, которая является результатом ума, направленного на явления, а не на идеи, на познание по закону основания, а не на созерцание. Оба они, как только затронут и найдут какой-либо важный вопрос, — вот-вот кажется, начнут его глубже исследовать, обосновывать, всесторонне исчерпывать; но нет, — они быстро идут дальше: поэтому у обоих можно поучиться очень немногому.
В „Göttinger Gelehrten Anzeigen“ 14. Августа 1830 г., помещены заимствованные из экземпляра Вольфенбюттельской библиотеки примечания, написанные Лейбницем к первым трем книгам Этики Спинозы, — все очень краткие и почти все в высшей степени незначительные. Из приложенного к ним пояснения явствует, что Лейбниц совсем не читал 4-ой и 5-ой книг, и именно потому, как совершенно правильно предполагают, что сочинение это не казалось ему сколько-нибудь значительным, подобно Бэйлю, который высказывался о Спинозе отрицательно и с презрением; Лессинг первый стал говорить о нем с уважением.
Указание, не лишенное значения для истории философии; явно, что оно принадлежит Г. Е. Шульце.
Прекрасную и в высшей степени интересную иллюстрацию тому, что Кант называет умничаньем, дают философские сочинения Вольтера.
Все философы до Канта, т. е. все догматики, это — собственно говоря люди, которые ищут квадратуру круга: ибо, пытаясь при помощи законов и отношений временного объяснить вечность, они ищут совпадения несоизмеримых величин.
