Мы бодрствовали и будем снова бодрствовать; жизнь, это — ночь, которую заполняет долгий сон, становящийся иногда гнетущим кошмаром.
Как человек, упавший в море, именно потому, что он натолкнулся на дно, всплывает снова на поверхность воды, так грех часто возвращает людей самого лучшего типа на путь истинный; так было с Гретхен в „Фаусте“. Грех действует тут как страшное сновидение, ужас которого прогоняет у нас весь сон.
Моя фантазия часто (в особенности во время музыки) играет мыслью, что жизнь всех людей и моя собственная — только сновидения какого-то вечного духа, дурные и хорошие сновидения, а каждая смерть — пробуждение.
Опыт, на котором ясно проявляется двойственность нашего сознания, это — наше в различные времена различное воззрение на смерть. Бывают моменты, когда смерть, если мы ее живо представляем себе, является в таком страшном виде, что мы не понимаем, как возможно при такой перспективе иметь спокойную минуту и как это не каждый человек проводит свою жизнь в жалобах на необходимость смерти. — В другие времена мы думаем о смерти с спокойной радостью, более того, — с тоскою по ней. — Мы правы и в том, и в другом случае. В первом настроении мы вполне охвачены временным сознанием, мы не что иное как явление во времени; в этом случае смерть для нас — уничтожение, и нам действительно следует бояться ее как величайшего зла. В другом настроении
