цель и назначение всего существования. Вот почему оно и служит, subjective, для живых существ целью всей их деятельности, их высшей отрадой, а objective оно представляет собою фактор, на котором зиждется мир, ибо неорганический мир примыкает к органическому в силу познания. Отсюда благоговение перед Lingam и перед Phallus.
А что оно представляет собою для нас?
На это дает ответ Шекспир в 129-ом сонете.
У дураков, которые в наши дни пишут философские сочинения, есть глубочайшее и твердое убеждение, в котором они и не думают сомневаться, — убеждение, что последний пункт и цель всякого умозрения, это — познание Бога, между тем как на самом деле эта цель не что иное, как познание собственного „я“, что́ они и могли бы прочесть уже на дельфийском храме или по крайней мере узнать у Канта; но последний оказывает на них такое же влияние, как если бы он жил на сто лет позднее их.
Я хотел бы все-таки, чтобы они, прежде чем воспеть хвалу Всеблагому, осмотрелись немножко вокруг себя и убедились, как идут дела в этом прекрасном мире. И затем я спросил бы их, на что этот мир более походит, — на создание премудрости, всеблагости и всемогущества, или на создание слепой воли к жизни.
Лишь когда мир сделается настолько честным, чтобы не преподавать детям до 15-тилетнего возраста Закона Божья, тогда можно будет возложить на него известные надежды.
Хотя интеллекту форма его познания врождена, тем не менее она не представляет вещества, или материи последнего; а это и есть то, что́ собственно гласило учение о врожденных идеях, существование которых утверждали Картезий и Лейбниц, а Локк отрицал. Следовательно, интеллект по отношению к ним, этим идеям, действительно является какой-то tabula rasa, листом белой бумаги. На него природа намерена сперва наводить образы, затем писать на нем понятия, и притом эти последние — все более резкими и сильными штрихами: они должны быть путеводной звездой его, интеллекта, деятельности.
