Есть масса двуногих и четвероногих существ, которые существуют только для того, чтобы существовать.
Нет ничего более редкого, чем самостоятельное суждение. — Меньше всего можно ожидать его от ученых по профессии. Узкое пространство их головы наполнено традиционным материалом, а последнему всякое самостоятельное мышление опасно.
На что может надеяться тот, кто славу за добытое собственной мыслью должен принимать из рук таких людей, которые никогда не могли мыслить сами и хотят возместить этот недостаток помощью традиционного материала, коего они служат хранителями?
Но скажут мне, что подрастает беспристрастная молодежь и что есть исключения. Исключения существуют только для исключений, и в таком жалком мире, как наш, приходится во всем жить в виде исключения.
Лавровый венок, это — покрытый листьями венец терновый.
Кому парадоксальность какого-нибудь произведения кажется достаточным поводом для неблагоприятного суждения о нем, тот, очевидно, держится того мнения, что у нас уже имеется в обращении значительная масса мудрости, что мы вообще ушли далеко и нам предстоит — самое большее — сделать некоторые частные поправки. Но кто вместе с Платоном попросту устраняет это ходячее мнение словами: τοις πολλοις πολλα δοκει или даже вместе с Гёте держится убеждения, что абсурдное собственно и заполняет мир, для того парадоксальность известного произведения всегда является благоприятным, хотя далеко еще и не решающим признаком.
Хороший был бы это мир, в котором истина могла бы быть не парадоксальной, добродетели не надо было бы терпеть страдания, а все прекрасное могло бы быть уверено в одобрении[1].
Того, кто создал великое бессмертное произведение, так же не может волновать или огорчать прием публики и суждение критиков,
- ↑ (Вариант): Великолепен был бы мир, в котором истина совсем не была бы парадоксальной; в нем тогда и прекрасное тотчас бы находило себе признание, и добродетель была бы легка.
