Философская критика давно уже подметила в системе Шопенгауэра роковые противоречия, которые отнимают у нее цельность и надлежащую силу. Достаточно сказать, что он далеко не преодолел даже того материализма, против которого мечет одни из самых ядовитых своих стрел. Он не вышел из заколдованного круга своих противоречивых утверждений: материя — представление познающего, а познающее — продукт материи. „Единственный законный наследник кантовского престола“, он не довел до конца принципов идеализма и трансцендентальности и вообще оставил в своем учении непримиренные и непримиримые грани.
Но так же давно известно, что подходить к философии Шопенгауэра с одним логическим критерием было бы несправедливо и неправильно. Великий пессимист сам хорошо видел свои противоречия и в этом отношении не нуждался в чужой критике. Человеческая истина сама по себе, какой бы философ ее ни представлял, казалась ему по существу и вовеки противоречивой: истина не система. Есть пункты, до которых едва досягают наши идеи; о разрешении же загадок не может быть и речи. И пусть логика изобличает и остается неудовлетворенной, — зато психология констатирует духовную сумму внутренних настроений, глубоких идей, орлиный полет мысли; и все то, что может пережить и передумать гениальная личность, само по себе драгоценно, — все равно будут или не будут приведены к единству эти рассеянные бриллиантовые крупицы. Отпечаток духовных сокровищ лежит на всем, что писал Шопенгауэр, и потому на весах его славы высоко поднимается чаша с его логическими противоречиями и нестройностями. Он на первых по-
