коренящаяся злоба другого, характер Антонинов, Адриана, Тита — с одной стороны и характер Калигулы, Нерона, Домициана — с другой, могут прилететь извне, быть делом случайных обстоятельств или простого знания и поучения! Ведь как раз у Нерона воспитателем был Сенека. — Нет, корень всех наших добродетелей и пороков лежит во врожденном характере, этом подлинном ядре всего человека. Это, естественное для беспристрастного человека убеждение водило также рукою Веллея Патеркула, когда он (II, 35) писал о Катоне следующее: Homo virtuti consimillimus, et per omnia genio diis, quam hominibus propior: qui nunquam recte fecit, ut facere videretir, sed quia aliter facere non poterat. („Человек, самый близкий к добродетели и во всем по духу более напоминающий богов, чем людей, он никогда не поступал правильно для того, чтобы видели другие, а потому, что не мог поступать иначе“)[1].
При предположении же свободной воли совершенно невидно, откуда собственно происходит добродетель и порок или вообще тот факт, что два одинаково воспитанные индивидуума при совершенно одинаковых условиях и поводах поступают самым несходным, даже противоположным образом. Фактически данная, исконная коренная разница характеров несовместима с признанием такой свободы воли, которая состояла бы в том, что для каждого человека в каждом положении должны были бы быть одинаково возможны противоположные действия. Ибо в таком случае его характер с самого начала должен бы представлять собою tabulam rasam, как интеллект, по взгляду Локка, и не мог иметь никакой врожденной наклонности ни в ту, ни в другую сторону: ибо ведь эта наклонность уже нарушала бы полное равновесие, какое разумеют под libero arbitrio indifferentiae. Таким образом, при подобном предположении причина разбираемой разницы образа действий у разных людей не может заключаться в субъективных условиях; но еще менее заключается она в объективной обстановке: ибо в таком случае поведение определялось бы именно объектами, и от требуемой свободы совсем ничего не осталось бы. Тогда в нашем распоряжении был бы только разве еще один выход — отнести происхождение той великой разницы, какую мы фактически наблюдаем в
- ↑ Это место постепенно делается непременным оружием в арсенале детерминистов — честь, которая, конечно, и не грезилась доброму старому историку, жившему 1800 лет назад. Впервые его похвалил Гоббс, после него Пристлей. Затем его привел Шеллинг в своей статье о свободе, стр. 478, переведя его в несколько поддельном виде для своих целей, — почему он и не называет по имени Веллея Петеркула, а говорит, столь же благоразумно, сколь важно, — „один древний писатель“. Наконец, и я не преминул его указать, так как оно действительно идет к делу.
