деревне воцаряется обеднение и нерадение, в ней начинают показываться волки, — так и теперь, при описанных условиях, подымает голову всегда лежащий наготове материализм и появляется рука об руку со своим спутником бестиализмом (иные люди называют его гуманизмом). Вместе с неспособностью к вере возрастает потребность знания. На ска̀ле культуры есть точка кипения, где всякая вера, всякое откровение, все авторитеты испаряются, человек стремится к самостоятельному пониманию, готов поучаться, но хочет быть и убежденным. Помочи детства спадают с него: он желает стоять на собственных ногах. Но при этом его метафизическая потребность (Мир как воля и представление, т. II, гл. 17) так же неистребима, как и всякая физическая. Тогда становится серьезным тяготение к философии, и затрудненное человечество взывает ко всем мыслящим умам, которые оно когда-либо создавало в лоне своем. Тогда уже недостаточно больше пустого словоизвержения и бессильных потуг духовных кастратов: возникает нужда в серьезной философии, т. е. в такой, которая стремится к истине, а не к гонорару и окладу, и не спрашивает поэтому, угодна ли она министрам и советникам, приходится ли она ко двору той или другой церковной партии; нет, она открыто заявляет, что призвание философии совсем иное, чем служить источником доходов для нищих духом.
Но возвращаюсь к своей теме. К практическому оракулу, который Кант ошибочно приписал разуму, был, посредством усложнения, требующего только известной отваги, присоединен теоретический оракул. Честь такого открытия следует конечно приписать Ф. Г. Якоби, а от этого милого человека профессора философии с удовольствием и благодарностью приняли драгоценный подарок. Ибо это выручило их из беды, в которую их вовлек было Кант. Холодный, трезвый, соображающий разум, который Кант столь жестоко раскритиковал, был низведен на степень рассудка и отныне должен был носить это прозвище, А имя разума было приписано совершенно фантастической, попросту измышленной способности; в ней как бы открывалось в сверхлунный и сверхъестественный мир окошечко, а через него можно получать оттуда совсем готовыми и приправленными все те истины, из-за которых прежний старомодный, честный соображающий и обдумывающий разум в течение столетий тщетно трудился и спорил. И на такой всецело в воздухе построенной, всецело измышленной способности зиждется вот уже пятьдесят лет немецкая так называемая философия, сперва
