Самая сила, проявляющаяся здесь, внутреннее существо явлений, наступающих по этим законам, остается для нее вечной тайной, чем-то совершенно чуждым и неизвестным, как при самых простых, так и при самых сложных явлениях. В самом деле, хотя этиология до сих пор лучше всего достигла своей цели в механике и хуже всего в физиологии, однако та сила, благодаря которой камень падает на землю или одно тело толкает другое, в своем внутреннем существе для нас не менее чужда и таинственна, чем та, которая вызывает движение и рост животного. Механика с самого начала предполагает, как необъяснимое, материю, тяжесть, непроницаемость, передачу движения толчком, косность и т. д., называет их силами природы, а их необходимое и регулярное проявление при известных условиях — законом природы; и лишь затем начинает она свое объяснение, которое состоит в том, что она верно и математически-точно указывает, как, где и когда обнаруживается каждая сила, и в том, что каждое встречаемое ею явление она сводит к одной из этих сил. То же в своей области делают физика, химия, физиология — с тою лишь разницею, что они еще гораздо больше предполагают и меньше дают. Поэтому даже самое совершенное этиологическое объяснение всей природы никогда не могло бы оказаться чем-нибудь иным, кроме описи необъяснимых сил и точного указания тех законов, по которым проявления этих сил наступают во времени и пространстве, следуют друг за другом, уступают друг другу место; внутреннее же существо проявляющихся таким образом сил должно навсегда остаться для этиологического объяснения тайной, потому что закон, которого держится последнее, к этому не приводит, и оно ограничивается явлениями и их порядком. В этом отношении этиологическое объяснение можно сравнить с разрезом мрамора: мы видим одну подле другой множество жилок, но их течение изнутри мрамора вплоть до противоположной его поверхности для нас скрыто. Или — если позволить себе шутливое сравнение ввиду его бо̀льшей разительности — полная этиология всей природы непременно возбуждала бы в философском исследователе чувство человека, который, сам не зная как, попал в совершенно незнакомое общество: каждый из членов последнего по очереди представляет ему другого, как своего приятеля и родственника, и этим ограничивает ознакомление, — а у гостя, уверяющего при каждой рекомендации, что ему очень приятно, все время готов сорваться вопрос: «но каким же образом, черт возьми, доберусь я до всего-то общества?!»
