лод, может довести людей до величайшего исступления: panis et circenses нужны народу. Строгая филадельфийская пенитенциарная система обращает в наказание, посредством одиночества и бездействия, простую скуку, — и это наказание до того страшно, что оно уже доводило узников до самоубийства. Как нужда — постоянный бич народа, так скука — бич знатных. В гражданском быту скука символизируется воскресеньем, нужда — шестью днями недели.
Так между желанием и удовлетворением неизменно протекает всякая человеческая жизнь. Желание по своей природе — страдание; удовлетворение скоро насыщает, цель оказывается призрачной, обладание лишает прелести, в новой форме являются опять желание и потребность, а если нет — наступает тоскливость, пустота, скука, с которыми борьба так же мучительна, как и с нуждой. Если желание и удовлетворение чередуются не слишком скоро и не слишком медленно, то это уменьшает до крайности причиняемое ими страдание и делает жизнь счастливой. Ибо все другое, что следовало бы назвать прекраснейшей стороною, чистейшими радостями жизни (но именно потому только, что они возносят нас над реальным бытием и превращают нас в его бескорыстных зрителей), т. е. чистое познание, чуждое всякому хотению, наслаждение красотою, истинная отрада, которую дарит искусство — все это, требуя уже редких способностей, дается в удел лишь очень немногим, да и то как мимолетное сновидение; и затем, именно у этих немногих более высокая интеллектуальная сила порождает восприимчивость к таким страданиям, которых никогда не могут испытать более тупые люди; кроме того, она делает их одинокими среди заметно отличающихся от них существ, — так что и здесь восстановляется равновесие. Но для преобладающего большинства людей чисто-интеллектуальные наслаждения недоступны; к отраде чистого познания они почти совсем неспособны, — они всецело погружены в хотение. Поэтому, вызвать их участие, сделаться для них интересным, может (как это видно уже из самого значения слова) только то, что так или иначе возбуждает их волю, — хотя бы только отдаленной и лишь потенциальной связью с ней; совсем же отсутствовать воля не смеет, потому что их жизнь несравненно больше заключается в хотении, чем в познании: воздействие и реакция — вот их единственная стихия. Наивные проявления этого свойства можно видеть в мелочах повседневной жизни: так, например, в достопримечательных местах, которые посещают такие люди, они надписывают свои имена, для того чтобы этим реагировать, —
