связаны одна с другой. Но так как пространство и время — непременные формы нашего воззрения, то и все, что представляется (дано) в них, является уже с самого начала как continuum, — т. е. его части выступают уже связанными одна с другой и не нуждаются ни в какой дальнейшей связи, в синтезе многообразного. Если же под этим синтезом многообразия подразумевать нечто вроде того, что различные чувственные впечатления, получаемые нами от какого-либо объекта, относятся нами все же к этому объекту (например, смотря на колокол, мы знаем, что то, что для глаза является желтым, для рук — гладким и твердым, для уха — звучащим, есть на самом деле одно и то же тело), — если так понимать синтез, то это скорее результат нашего априорного знания причинной связи (этой настоящей и единственной функции рассудка), знания, благодаря которому мы относим все эти различные воздействия на различные наши органы к одной общей их причине, а именно к свойствам стоящего перед нами тела, так что наш рассудок, несмотря на множество и различие действий, все-таки воспринимает единство причины как единичный и наглядный объект. — В прекрасной рекапитуляции своего учения, данной на стр. 719—726 Крит. чист. раз. (V, 747—754), Кант, пожалуй, лучше, чем где бы то ни было, объясняет категории, как «чистые правила синтеза того, что дано a posteriori восприятием». Ему при этом, по-видимому, предносится нечто вроде того, что при построении треугольника углы дают правила сочетания линий: по крайней мере, на этом примере всего лучше можно выяснить себе то, что он говорит о функции категорий. В предисловии к «Метафизическим основоначалам естествознания» есть длинное примечание, в котором также дается объяснение категорий и говорится, что «они ничем не отличаются от формальных операций рассудка в суждении», — разве только тем, что в последнем субъект и предикат могут обменяться местами; поэтому и суждение определяется там, как «операция, посредством которой данные представления становятся познанием объекта». Если так, то, значит, животные, лишенные способности суждедения, не познают никаких объектов! Вообще же, по мнению Канта, относительно объектов существуют только понятия, а не воззрения. Я же, наоборот, говорю, что объекты существуют только для воззрения, а понятия — отвлечения от этого воззрения. Поэтому абстрактное мышление должно точно сообразоваться с наглядным миром, ибо только отношение к последнему дает понятиям содержание; и нам не нужно принимать для понятий какой-либо другой, a priori опреде-
